По существующим в то время правилам специалистов в области науки и техники со всех уголков Советского Союза оформляли за рубеж только в отделе внешних сношений ГК КНИР. Там готовились документы для ЦК партии: письмо-заявка организации на членов делегации с указанием цели визита за рубеж, фамилий, должностей (причем независимо от того, была ли это спецслужба либо обычное учреждение); характеристика, утвержденная парткомом и руководством даже для непартийных; справка из учетно-архивного отдела госбезопасности с разрешением на выезд за рубеж — эдакое резюме по спецпроверке о лояльности и доступе к секретам. Не следует думать, что последняя бумага была плодом подозрительных чекистов. Нет, это практиковалось во всех странах мира, имевших государственные секреты. Например, в США до сих пор определенная категория лиц пока состоит на государственной службе, не имеет права выезжать за пределы страны.
Таким образом, Пеньковский знал достаточно много о наших людях, в том числе и из КГБ или военной разведки.
Тут следует заметить, что в то время, когда Пеньковский был одним из руководителей отдела внешних сношений этого госкомитета (1961–1962), во внешней разведке была своеобразная традиция на «обкатку» молодых разведчиков в странах Запада в форме ознакомительных поездок недели на две-три. Кроме того, только по линии НТР через руки Пеньковского должны были пройти десятки документов на тех сотрудников, которые выезжали за рубеж с оперативными, а не только с ознакомительными целями.
Оперативные цели? Это могла быть встреча с перспективным источником, с которым предварительно установлен контакт в Москве, например, либо операция по получению материалов разведывательного характера. И все эти поездки в различные регионы мира и в конкретные города, предусмотренные программой пребывания делегаций в стране, разведчик использовал как «крышу».
За несколько дней до отъезда провел инструктаж и Пеньковский. Он куда-то торопился, был хмур и скороговоркой пояснил нашей группе, как себя вести в капиталистической Англии, фактически повторив наставления сотрудника контрразведки. Пожелав счастливого пути и еще раз призвав к бдительности в условиях провокаций западных спецслужб, Пеньковский бросил:
— Может быть, увидимся в Лондоне…
И действительно, я встретил его в посольстве, уже не такого хмурого. Как и в первый раз, он произвел на меня впечатление вечно небритого. На приветствие ответил вяло, явно тяготясь разговором со случайным человеком.
И в ГК КНИР, и в Лондоне я не мог даже представить, что передо мной сотрудник ГРУ и… предатель, именно тогда сотрудничавший с британской и американской разведками, и что в мире скоро появится «феномен Пеньковского». Что о нем будут написаны десятки книг на Западе, а уже на Экспо-67 в Канаде я смогу прочитать одну из них на английском языке. Что в 90-х годах в бывшем клубе имени Дзержинского — месте торжественных собраний чекистов всех времен — свободно куплю двухтомник Дж. Шектера и П. Дерябина «Шпион, который спас мир» с интригующим подзаголовком «Как советский полковник изменил курс «холодной войны». (Книга была написана в США с участием другого предателя — сотрудника КГБ Петра Дерябина, перебежавшего на Запад в 50-х годах).
На судебном процессе над Пеньковским были представлены фотодокументы и описания к ним, в частности тайника, куда в 1962 году Пеньковский закладывал информацию. Место это было взято под наблюдение и на тайнике захватили с поличным сотрудника ЦРУ.
Любопытно, что весной 1961 года я проводил учебную тайниковую операцию именно в том же подъезде дома № 5–6 по Пушкинской улице. Так же за батарею парового отопления я повесил на проволочке-крючочке спичечный коробок с учебной информацией. Учебная операция не была зафиксирована, хотя сотрудники бригады наружного наблюдения отметили в своих отчетах вероятность ее проведения.
Итак, судьба трижды меня сводила с Пеньковским. Правда, в третий раз — на Пушкинской улице — не то что «сводила», но предостерегала: мой визит в подъезд состоялся на год раньше!
А встречи в ГК КНИР и в Лондоне? Сомнений теперь не может быть, что обо мне он знал достаточно много: сведения из моей биографии и в короткой «объективке» раскрывали десять лет моей жизни — от секретного военно-морского училища до работы на Северном флоте в особом отделе и выхода за рубеж под прикрытием.
Еще в бытность моей учебы в училище в середине 50-х годов американская разведка пыталась проникнуть в секреты профиля его работы. Сам факт, что я был выпускником такого училища, мог заинтересовать западные спецслужбы. Почему? В системе нашей подготовки «красной нитью» проходило требование: готовить новую плеяду военных моряков — командно-инженерные кадры для флота. Поэтому ежегодно во время практики нам приходилось бывать на лучших кораблях (самых современных) нашего флота, передовых заводах и полигонах (это мне, как морскому артиллеристу). Но была еще и школа военной контрразведки и служба на Севере, затем — разведшкола и НТР. Конечно, не все было в открытом виде, но вычислить служебный путь все же можно было.
Думается, появление таких фигур (а я в НТР был не один с такой биографией, прошедший через руки Пеньковского) в поле зрения англо-американской стороны могло носить в реестре западных спецслужб далеко не последнее место, если, конечно, Пеньковский навел на нас…
Следует отметить, что именно в это время западные спецслужбы не особенно отягощались высокоморальными принципами в отношении к советским спецслужбам, чьи сотрудники работали за рубежом. Были случаи побоев и захватов наших разведчиков, к ним применялись специальные медицинские средства. Об этих «медицинских находках» в области психотропных веществ из лабораторий и НИИ США и Канады, куда заказы поступали из ЦРУ, говорилось в открытой печати.
Это были годы нетерпимого противостояния, когда человеческая жизнь ценилась не столь высоко и бывала своеобразной разменной монетой в политической игре. Политические отношения были столь натянуты, что исчезновение кого-либо из советских людей могло взволновать лишь при условии значительного ущерба советской стороне. И обе стороны — западная и восточная — относились к таким фактам по-философски: «В политике все бывает».
Может быть, это преувеличение? Судите сами, но по более позднему случаю, когда соблюдение «джентльменских правил» в делах разведок уже вступило в силу.
В апреле 1979 года в одном из номеров швейцарского отеля был обнаружен труп. Его идентификация показала, что это было тело старшего экономиста секретариата Международной организации производителей какао и шоколада, штаб-квартира которой располагалась в Лондоне. Это был Леонид Панченко, советский дипломат, прибывший в город Аарауэр для работы на международной конференции.
Из дела полиции следовало: Панченко совершил акт самоубийства, вскрыв себе вены. Однако последовавшее затем более тщательное расследование с участием советской стороны показало, что он стал жертвой западных спецслужб.
Уже первые сведения, полученные от полиции, наводили на мысль о том, что речь идет не о самоубийстве, а попытке навязать именно эту версию гибели дипломата: обстановка в номере, орудие убийства, поведение прислуги, исчезновение документов. Характеристика дипломата также говорила в пользу версии не о самоубийстве, а об убийстве.
