Медицинская экспертиза тканей тела в Москве (внутренние органы от советской стороны были скрыты) установила, что Панченко подвергался воздействию ЛСД, причем в завышенной дозе. Это был самый активный на тот период психотоксический препарат, известный на Западе, как вещество, вызывающее утрату человеком контакта с внешним миром и потерю контроля за собственным поведением.
Был сделан вывод, что ЛСД введен в организм Панченко посторонним лицом и с определенным умыслом. К тому времени было известно, что этим препаратом располагают спецслужбы Запада, используя его для воздействия на психику человека.
Панченко постоянно работал в Англии, и советская разведка располагала данными о повышенном внимании к нему местных спецслужб. Его разработку вел англичанин, который после гибели Панченко бесследно исчез. И в СМИ ушла версия о том, что Панченко подвергся психотропной обработке с целью заставить его быть «откровенным» — честно ли он работал с англичанами? Была и другая версия: преднамеренное убийство с помощью передозировки в связи с тем, что Панченко отказался сотрудничать со спецслужбой и угрожал рассказать о воздействии на его психику.
Это случилось в годы некоторого «потепления» отношений между Востоком и Западом. Отсюда и желание нашей стороны сгладить «острые углы» инцидента. Все же шел 1979 год и «братание» с Америкой было в разгаре.
Можно предполагать, что Панченко был подставлен западной спецслужбе советской стороной и, попав под их проверочную акцию «на честность», погиб, возможно, от случайной передозировки.
Но случаи психотропного воздействия имели место и в 60-е и в 70-е, позднее. Как результат таких попыток со стороны спецслужб Запада, люди, оказавшиеся в поле их зрения, становились невозвращенцами, чаще всего невольными. Схема была проста: задержание, психотропное воздействие, демонстрация письменного отказа от советского гражданства и от контактов с представителями советского посольства.
Возвращаясь к теме информированности Пеньковского о наших разведчиках, выезжающих за рубеж, нужно отметить следующее. Каждый сотрудник органов — хранилище информации: о разведчиках, агентах, операциях. Сбор сведений о «краеугольных камнях» советской разведки — это главная цель любой западной спецслужбы. На этом направлении работает целое разведывательное сообщество стран НАТО. Как говорилось ранее, это вполне могло быть отнесено к моей персоне или моим коллегам по службе в разведке.
Допустим, что в Англии ко мне во время визита в 1962 году интереса местных спецслужб не было. Но почему тогда западные спецслужбы позволили мне работать достаточно активно в десяти странах Европы, Юго-Восточной Азии и Северной Америки?
Пойдем дальше. Мои ближайшие коллеги, которых я знал с десяток лет и которые «прошли через руки Пеньковского», работали после суда над ним за рубежом, причем в двух и более странах в длительных командировках. Работали успешно!
Считается, что об аресте Пеньковского стало известно миру в конце октября 1962 года. Тогда почему меня не сняли с подготовки к долгосрочной командировке в Японию? Готовился я к ней после контактов с Пеньковским в том же году и оказался на Японских островах в первых числах марта следующего, 1963 года.
И еще. В огромной 800-страничной «энциклопедии шпионажа», изданной на Западе в 1997 году, в статье о Пеньковском сказано, что в результате его предательства «из ГРУ и КГБ выгнали в общей сложности около 300 сотрудников…» К чести авторов статьи в том фолианте, говоря об этих «кадровых чистках», они делают оговорку: «по слухам». Эту версию — разнятся только цифры — в печати перепевают уже не один год. Но вот что характерно: о том, что «выгнали», казалось бы, говорят и знают все, кроме тех, кто работал в это время в КГБ — внешней разведке и в ГРУ — военной разведке. Но никакого бума или «шороха» в связи с этим «делом» там не было.
Например, мне неизвестно ни одного случая об «изгнании» из разведки либо уход в другие подразделения КГБ в связи с «засветкой» из-за Пеньковского. Не делая пока выводов, предлагаю подумать над этим фактом и попытаться осмыслить роль «феномена» в те годы — 50–60-е.
При подготовке к изданию своей книги «Операция «Турнир» я изучал ряд статей и даже объемные книги об этом «деле». Анализируя их, я опирался на личный опыт работы в качестве «московского агента» канадской спецслужбы.
Почему мой интерес был именно к этому «делу»? У меня была рабочая гипотеза, точнее — часть ее. Я пытался взглянуть на это «дело» как на операцию по дезинформации западных держав о реалиях ядерной мощи Советского Союза.
В начале 60-х годов наша страна в научно-техническом отношении проигрывала Западу. Требовалась дерзкая и убедительная акция по дезинформации противника. Советской стороне нужно было выиграть время для перевооружения армии на межконтинентальные баллистические ракеты. Ведь наши ракеты в системе ПВО страны не могли сбить У-2 — американский высотный самолет-разведчик, который не один год безнаказанно летал над Союзом. И только в мае 1960 года шпионская акция была пресечена, а захват пилота Гарри Пауэрса в плен стал сенсацией и «яблоком раздора» между СССР и США.
После этого, к началу Карибского кризиса, до которого оставалось менее двух лет, советская сторона не могла развернуть в полную меру свой «ракетно-ядерный щит». Технически не могла. Вот представляется мне: Пеньковский действительно спас мир от ядерной войны, но не как шпион в пользу Запада, а как двойной агент-дезинформатор.
Что меня натолкнуло на эту мысль? Слишком хорошие его разведывательные возможности по доступу к сверхсекретной информации, казалось бы, стратегического значения. Сотруднику ГРУ, работающему «под крышей», они не доступны. Задания, которые ему ставились Западом (и выполнялись им), затрагивали такие секреты, что и дюжина Пеньковских не могла бы их осветить. Каждая информация, тем более документальная, — это секреты высшей важности, к которой доступ имеют единицы. Были ли у Пеньковского такие возможности в спецбиблиотеках либо среди его связей?
Правило работы с агентом гласит: сомневаться в возможностях источника информации, которые являются одним из признаков подставы. И в ЦРУ считали, что уж все у Пеньковского шло гладко. Мои сомнения в отношении его «дела» еще более усилились после выступления по телевидению Владимира Семичастного, возглавлявшего КГБ в то время. Имея подозрения в отношении Пеньковского, КГБ оставил его в покое чуть ли не на целый год. Еще больше убедили в вероятности существования моей версии исследования серьезного знатока шпионских дел Филиппа Найтли, ставшего известным у нас после опубликования биографии Кима Филби. Именно ему (Найтли) супершпион-разведчик в пользу СССР в 30–60-х годах доверил свою тайную судьбу.
Когда планы превентивного ядерного удара уже созрели у американцев, спасти мир и Советский Союз могли только адекватные меры с советской стороны. Информация, а точнее, дезинформация Пеньковского, должна была стать частью такой задумки Кремля по предотвращению Третьей мировой войны. Другой частью было появление советских ракет на Кубе. «Помощь» Пеньковского в «обнаружении» ракетных позиций на Острове Свободы только придала вес его дезинформационным действиям в работе с СИС и ЦРУ. Но ведь операция «Анадырь» — это скрытные действия по завозу ракет на Кубу. Вспомните пожелание Хрущева: «Поставить Америку перед фактом появления ракет на Кубе!»
