Таким образом, непосредственная территория ответственности восточного августа Диоклетиана и западного августа Максимиана сократилась, а к ним добавилась власть восточного цезаря Галерия и западного цезаря Констанция Хлора. Столицей территории Констанция Хлора был город Августа Треверорум, известный сейчас как Трир (на самом западе Германии, у границ с Люксембургом). Как и все геополитические решения, выбор Трира был не случайным. Здесь проходила фактическая граница между римско-галльским и германским миром, откуда в отношении Римской империи исходили постоянные угрозы варварских нашествий. К этому времени галлы были уже более романизированы, чем германцы, хотя проблемы с ними еще будут. Именно поэтому в этом городе уже была столица так называемой Галльской империи — очередного сепаратистского образования, просуществовавшего в недавнюю эпоху «тридцати тиранов» с 260 по 274 год, когда последний галльский император Тетрик сдался собирателю римских колоний Аврелиану. Отныне эта территория называлась префектурой Галлия, включающей в себя также Британию, Германию и Испанию. Британским форпостом Империи был город Эборак на севере Англии, ныне известный как Йорк. Столицей территории Галерия был город Сирмий, ныне сербский город Сремска-Митровица, рядом с Белградом, а префектура Иллирия охватывала Балканско-дунайский регион, откуда Римской империи постоянно угрожали своими нашествиями воинственные готы. Столицей территории Максимиана был Медиолан (Милан) на севере Италии, а в его префектуру входили Италия и Африка. Столицей территории самого Диоклетиана оставалась Никомедия, и ему фактически принадлежало все Восточное Средиземноморье — самая культурная и одновременно самая сложная во всех отношениях часть Империи.
Каждая префектура была разделена на диоцезы, изначально означавшие городские округа, но теперь превратившиеся в более крупные территории, включающие в себя несколько городских округов. При Диоклетиане было двенадцать диоцезов, впоследствии их станет пятнадцать. В свою очередь, каждый диоцез делился на провинции, которые раньше были самыми крупными административными единицами Империи, а теперь самыми мелкими. Всего в Империи насчитывалось около ста провинций, и их число периодически менялось. А что же Рим? Рим оставался номинальной столицей единого государства, но фактически он уже никогда не будет его реальной столицей, представляя собой скорее символ политической власти, чем саму власть. Реально Рим подчинялся префекту города (praefectus urbis), но в случае каких-либо указаний, конечно, должен был слушаться Максимиана, а также самого «господина и бога Диоклетиана».
Таким образом, систему Диоклетиана мы одновременно называем и доминатом, и тетрархией, в чем кроется очевидное противоречие, скорее уж ее можно назвать системой «четырех доминатов». Ведь во времена принципата ни один человек, кроме императора, не получал столько власти, сколько было у Максимиана, Галерия и Констанция на своих территориях, если только не вспомнить отдельные случаи временных разделений сфер влияния (из последних — между сыновьями Кара в 282–283 гг.). Последствия разделения Империи на четыре префектуры были весьма противоречивы. С одной стороны, оно было абсолютно оправдано с точки зрения управленческой эффективности, но, с другой стороны, полномочия соправителей были настолько широки, что фактически мы имеем дело с четырьмя царствами (кесарствами) в рамках одной Империи, как это можно было наблюдать в империи Александра Македонского. Подобная система целиком и полностью зиждилась на доверии августов и цезарей друг к другу, и, к удивлению многих, это доверие действительно было, во всяком случае, до отставки Диоклетиана, которого все они очень уважали за такие роскошные подарки, и правильно делали, — если власть подарена, то всегда нужно помнить дарителя. Но были две явные проблемы, которые тут же скажутся после ухода дарителя. Во-первых, доверие к дарителю не означало доверия к другим обладателям столь щедрых подарков, и никаких гарантий их взаимной поддержки в дальнейшем не было. Мысль о том, что она будет держаться на родственных связях, была вопиющей наивностью: если человек предал свою прежнюю жену ради власти, то уж предать родственников новой жены, обретенной исключительно ради этой самой власти, ему ничего не стоит. Во-вторых, колоссальным недочетом тетрархии было отсутствие четко прочерченных демаркаций между префектурами в тех местах, где естественных границ между ними не было, — в Центральной и Восточной Европе, а также Африке. В итоге разделение Империи на четыре части, мотивированное самыми благими соображениями, заложило геополитические основы ее будущего распада.
Усложнение системы имперской власти и в иерархическом, и в территориальном отношении, а также введение Диоклетианом новой системы налогообложения потребовало развития большого бюрократического аппарата, так что, по словам христианского историка Аактанция, число сборщиков податей превысило число тех, кто должен был платить эти подати. Другой особенностью правления Диоклетиана была, по словам того же автора, безудержная страсть к строительству в крупных городах за счет провинций, причем если императору не нравились построенные здания, то он приказывал их перестраивать, прежде всего в Никомедии, которую он стремился уподобить Риму. В самом Риме император построил сохранившиеся до наших дней термы, которые по своей красоте и роскоши сравнивают только с термами Каракаллы. Однако какие бы мы ни перечислили достижения и провалы политики Диоклетиана, для христиан его имя связано с одной из самых страшных страниц в истории Церкви.
19. Гонения Диоклетиана
Семнадцать лет относительно стабильного правления Диоклетиана Церковь не испытывала от него никаких особых притеснений, а если отсчитывать от предсмертного эксцесса Аврелиана в 275 году, то все двадцать семь лет христиане чувствовали себя в Римской империи так, как и в любой иноверческой стране, где их не очень любят, но терпят.
Начало религиозно-политической активности Диоклетиана мы наблюдаем в 296 году, когда он в особом указе проконсулу Африки запрещает религию активизировавшихся там манихеев. Во всех странах манихеев преследовали очень жестко, но это неудивительно, потому что сама их религия была абсолютно опасной для любого общества, и можно только представить себе, как бы они преследовали оппозицию, если бы политическое манихейство когда-либо пришло к власти. Название этой религии происходит от имени своего основателя, перса Мани (216–273), создавшего своеобразный синтез буддийско-зороастрийско-вавилонских религиозных элементов, который на авраамической почве стал чрезвычайно близким самому экстремистскому гностицизму, так их вполне можно спутать. Из своеобразной философии манихейства следовало, что в основе бытия заключен радикальный дуализм мира света и мира тьмы, в котором первый фактически отождествляется с духовными началами, а второй с материальными, поэтому само существование человека в этом мире является большой трагедией, и для того, чтобы «спастись», нужно вести ультрааскетический и совершенно асоциальный, изолированный образ жизни. Онтологизация зла в манихействе достигает своего предела. Мир духа привносит в мир материи своих мессий, среди которых последним был сам Мани, а до него… библейские праотцы. Дело в том, что манихейство удачно использовало элементы многих религий и поэтому его пропаганда имела большой успех. Уход в секту манихеев означал для многих полное отречение от окружающего мира, понимаемое не по-христиански, а сугубо по-язычески — как отречение от самой материи. Но еще опаснее, если какой-то манихей захочет не уйти из этого мира, а изменить его, называя злом реально существующих людей, народы и государства.
