Сестра отконвоировала меня к койке. Затем исчезла, притворив за собой дверь. Наверное, пошла досыпать. Как только шаги смолкли, я встал. Над палатным умывальником я приметил зеркало. Щелкнув включателем, уставился в него. Нет, не ошибся. Это я. Сергей Александрович Самец, собственной персоной. Только моложе на сорок лет.
— Эй! — донеслось с ближней койки. — Гаси свет! Днем насмотришься.
Я щелкнул включателем и протопал к себе. Там прилег, умостив голову на тощую подушку. Гадский херувим! Удружил. Что теперь? Все по второму кругу? Рвать жилы? Биться лбом в те же двери? Завод, заочная учеба и, как подарок судьбы, приглашение в многотиражку. Как же я тогда радовался, дурак! Сколько фигни написал, тратя на это силы и время. Затем была ведомственная газета, потом республиканская. Первая книжечка в бумажном переплете… Ее никто не заметил и, кажется, не прочел. Зато книжечка помогла мне пробиться в Союз писателей. Даже не хочется вспоминать, чего это стоило. Печень едва выдержала. Жена, ребенок, квартира — «подменка», полученная от редакции. Гора счастья… Вторая книжечка, повторившая судьбу первой, зато выдранные через Литфонд трехкомнатная квартира, автомобиль, участок земли. Сколько пришлось побегать, чтобы построить дачу! Сколько пришлось кланяться, писать лживых статей! И что в итоге?..
Ничего мне не изменить. Я винтик в огромном механизме. Где вкрутили, там и должен торчать. Попробуешь выскочить, смелют в пыль. Спасти СССР? Ага! Союз сгнил, хотя делает вид, что крепок. И сгноила его партия — та самая, которая КПСС. При Хрущеве она встала на путь автаркии. Спряталась за забором и стала жить для себя. Спец клиники, спец санатории, спец распределители… В командировке мне рассказывали: жена первого секретаря обкома, директор школы, поручила учителям купить конфеты «грильяж». Хотела угостить зарубежных гостей. И очень удивилась, когда ей ответили, что в магазинах таких конфет нет. Не бывает. Партия избавилась от контроля общества, преследует за критику в свой адрес. Это мешает ей строить коммунизм — для себя любимой. У меня был одноклассник, который захотел поступить в МГИМО. Мечтал о карьере дипломата. Умница, золотой медалист, он подступал к высоте трижды. Потерпев поражение, вновь готовился. Штудировал книги, занимался с репетиторами. Пока, наконец, кто-то не сжалился. Однокласснику объяснили, для кого существует МГИМО. Кто там числится в студентах. Чей сын, внук, племянник, деверь… Одноклассник не поверил. Такого не могло быть! Ведь он живет в самой справедливой стране! Пути открыты для всех. Он тешил себя этой иллюзией, пока не увидел списки зачисленных. Все названные ему фамилии там были, а вот его — нет. Рассказывая это мне, одноклассник плакал…
Как я могу спасти СССР? Обратиться в ЦК? «Уважаемые члены политбюро, я знаю, что случится со страной в будущем. Первым делом избавьтесь от Горбачева! Закопайте его глубже…» Они избавятся… В Новинках одним пациентом станет больше. О нынешнем политбюро можно сказать кратко: маразм крепчает. Суслов в своем кабинете спускает брюки — жарко ему — и забывает их натянуть. Брежнев через полгода перенесет клиническую смерть и подсядет на наркотики. Через семь лет он умрет. Наступит пятилетка великих похорон. «У вас есть пропуск на прощание с генеральным секретарем? О чем вы? У меня абонемент…» Выбрать в руководстве СССР самого вменяемого? А как донести до него информацию? Чтобы руководитель прочел письмо, оно должно к нему как-то попасть. Почту сортирует секретариат. Там трудятся люди, ценящие свои должности. Они не станут подносить шефу откровения сумасшедшего.
«Ладно! — сказал я себе. — Утро вечера мудренее». И с этой мыслью уснул.
* * *
Разбудили нас рано. Я умылся, пригладил пятерней волосы (расчески не было) и познакомился с соседями. Слесарь Миша (это он кричал на меня ночью) попал в больницу со сломанной ногой. Возвращался после работы домой и поскользнулся на ступеньках крыльца. Ага, летом, в сухую погоду. Лицо Миши в цветах флага СССР давало ясное представление, как это произошло. Другой обитатель палаты, дядя Коля неловко поднял диван. В анамнезе — перелом отростка на позвоночнике, постельный режим, уколы.
Завтрак нам принесли в палату. Овсяная каша на воде, два кусочка хлеба (один — белого), кусочек масла, чай. Не зажируешь. Организм у меня молодой, мяса хочет. Можно сбегать в магазин, он неподалеку, но нет одежды. Меня привезли сюда прямо из цеха — это сказала медсестра. Потому и руки были грязные. Спецовку сняли, она в кладовой. А вот кошелек оставили — нашел в тумбочке. В кошельке — тринадцать рублей, восемь копеек. Не так мало для этой реальности. Вареная колбаса стоит от 1,9 до 2,8 рублей за килограмм. Сыровяленая («сухая») — больше пяти. Ее, правда, не купить, когда «выбросят» — очереди. С полукопченой проще. Она бывает четырех видов: «Одесская», «Краковская», «Ветчинная» и «Тминная». Цена где-то 3,5 рубля за килограмм, точно не помню. Водка — 3,62 за бутылку, это самая дешевая — «коленвал». «Столичная» — 4,12, если не ошибаюсь. Вполне можно выпить и даже друзей угостить.
Осталось узнать, как получил травму. В той жизни у меня ничего подобного не было. Как-то уронил на ногу плиту от штампа. Перелом пальца, лечился амбулаторно. А вот чтоб прилетело в голову… Гадом буду — «херувим» постарался. Ладно, врач разберется.
Он появился после завтрака. Лет сорока, с залысинами на высоком лбу, в белом халате и со стетоскопом на шее. С порога направился ко мне и сразу присел на стул у койки.
— Как чувствуете себя, больной?
— Замечательно, — ответил я.
— Говорили, что вставали.
— Ходил в туалет.
— Надо было позвать сестру.
— Зачем?
— У вас травма головы. Привезли без сознания. Скорей всего сотрясение.
— Был бы мозг, было бы сотрясение.
Врач, видимо, этой шутки не знал, поскольку хохотнул.
— Хорошо, что вы шутите. Но… — он покачал головой. — Голова болит?
— Нет.
— Что, совсем?
— Чему там болеть? Сплошная кость.
Миша за спиной доктора заржал.
— Но-но! — врач погрозил мне. — Головокружение, тошнота?
— Ничего нет. Честное слово!
— Странно.
Врач достал из кармана молоточек.
— Сядьте и смотрите сюда!
Я подчинился. Он поводил молоточком перед моим лицом, затем простукал им руки и ноги. Поднялся со стула.
— Встаньте! Закройте глаза и вытяните руки вперед. Растопырьте пальцы. Так… Не открывая глаза, указательным пальцем правой руки коснитесь кончика носа. Теперь левой…
— Удивительно, — сказал он, когда я сел. — Все в норме. Если не считать трех швов на лбу. У вас, правда, нет тошноты?
— Честное комсомольское! — заверил я.
— И что с вами делать?
— Выписать! — предложил я.
— Не пойдет, — покачал он головой. — Травмы головы коварны. Надо понаблюдать. Так что полежите. И постарайтесь не вставать. Закружится голова, упадете, ударитесь головой. Она у вас крепкая, но лучше не усугублять. А вот посещения я вам разрешу. Уже звонили…
