– Он спит, перенес его в спальню.
Сестра уходит проверить сына. Как же хорошо, что она задает сразу несколько вопросов – можно отвечать только на последний.
– Филипп?
– Там и видел – в поселке. Ездили по работе.
– И адрес так сразу запомнил?
Отец любит детективы и легко ловит нестыковки в любых показаниях. Борюсь с желанием как-то отговориться и уехать домой, а то он и себя накрутит, и матери расскажет, а той только дай повод попереживать.
– Пап, двадцать первый век на дворе, ну ты что? Там же дом был – с зеленой крышей такой, возле магазина. А мы в этот магазин заходили, там я ее и встретил, а потом заметил, в какой дом девушка зашла. Открыл в Интернете карту поселка и выяснил номер этого дома и название улицы.
Отец прищуривается, выискивая в моих словах хоть намек на неправду, не находит или находит, но не хочет расстраиваться, поэтому просто говорит:
– Молодец, – батя всегда был скуп на похвалу, так что мне этого достаточно.
– Филя, поехали! – Кира уже обулась. – Бери и неси Кирюшу, мне с ним уже тяжело. Мам! Мы поехали!
Мама, вытирая руки о передник, выходит из кухни проводить нас.
Поочередно обнимаю родителей и обещаю себе звонить им каждый день оставшейся жизни…
Мы только трогаемся, а я уже отключаюсь. Это становится моей коронной фишкой – спать в машине.
– Филя, приехали, – шепотом будит меня Кира. – Иди спать домой.
Целую ее в щеку и поднимаюсь к себе. Местной гоп-компании уже не слышно, возможно, уже отрубились: шутка ли, водку с пивом мешать.
Отрубаюсь и я.
Не знаю, сколько удалось поспать, но посреди ночи меня будит телефонный звонок. Вернее, долгая раздражающая вибрация под ухом, потому что в ночном режиме звук отключен. Не глядя, кто звонит, отбиваю, но абонент на том конце настойчив. Отвечаю, не открывая глаз:
– Да.
– Харю давишь, Панфилов? – Я слышу знакомый голос, и он вдребезги пьян, как-то научился определять за эти годы. – Это так на тебя не похоже, я прямо удивлена!
– Яна?
– Надо же, узнал, – говорит она и замолкает.
– Что-то случилось?
– Случилось! Случилось то, Панфилов, что ты – мудак!
– В курсе. Еще что-то?
– Пошел ты в жопу! – орет Яна и кидает трубку.
Реально кидает: я слышу какой-то треск, и связь прерывается. Ничего не меняется, ни одна из Янкиных соток не доживала до истечения срока гарантии. У нее к ним какая-то личная неприязнь. Чего звонила?
Я гашу в себе любые мысли о ней и снова засыпаю.
Какой-то миг в дреме, и опять эта вибрация под подушкой. Ну чего она не угомонится?
– Что еще, Яна?
Слышу резкий серьезный мужской голос, услышав который я машинально сажусь:
– Гражданин Панфилов? Филипп Олегович?
– Да, это я.
– Майор полиции Игоре€вич. У нас возникло к вам несколько вопросов по делу Оксаны Воронцовой. По какому адресу вы находитесь в данный момент?..
Глава 19
Красный – цвет опасный
Конечно, я опасен. Я полицейский. Я могу делать ужасные вещи с людьми безнаказанно.
«Настоящий детектив»
Очень странное чувство – я помог обезумевшим от горя родителям спасти дочь и, может даже, спас ее жизнь, но в ожидании полицейского опера нервничаю, как будто самолично спланировал и осуществил похищение. Этот вроде бы иррациональный страх имеет вполне реальное обоснование: наших стражей правопорядка, да и вообще людей в погонах, мы опасаемся порой посильнее, чем самых настоящих преступников.
Напротив, с будущими преступниками мы растем в одном дворе, учимся в одной школе, так или иначе имеем знакомых в этой среде или сами порой преступаем закон, то избегая налогов, то нарушая правила дорожного движения. Опять же романтика «Брата» и «Бригады», популярные полукриминальные герои боевиков… А теперь погуглите картинки по запросу «мент»: карикатурные пузатые гаишники, хамоватые полицейские, загнанные бухающие опера…
В общем, я не жду ничего хорошего от встречи с Игоревичем и пока пью кофе, читаю в сети статьи о том, как себя вести в такой ситуации. Советы сводятся к одному и тому же: если ты подозреваемый, то молчи, все отрицай, терпи давление и, если будут, пытки. Если свидетель – отвечай на вопросы, и если скрывать нечего, говори как было, иначе можно схлопотать за дачу заведомо ложных показаний. И, конечно, требуй своего адвоката.
Адвоката у меня нет, а говорить как было… С чего тогда начать? С того последнего завтрака с Яной? С «Первой Марсианской»? Или что? Да кто поверит?
На улице светает. Я хоть и не выспался, но дебаф недосыпа снят. Не имею понятия, где меня будут допрашивать, дома или увезут в отделение, но на всякий случай решаю одеться и позавтракать. С запасом насыпаю корма Ваське с Ричи, себе на скорую руку готовлю яичницу и успеваю съесть почти все, как в дверь звонят, и Ричи начинает лаять. Открываю и вижу двух парней в штатском, оба коротко стрижены. Один повыше, с заостренными чертами лица, второй – коренастый. Они не делают попыток войти, но не думаю, что из-за собаки.
– Панфилов Филипп Олегович? – спрашивает тот, что повыше.
Взгляд у него неприятный, цепкий, оценивающий.
– Да, это вы звонили?
– Оперуполномоченный городского уголовного розыска Головко, – он показывает мне свое удостоверение и протягивает повестку. – Вам звонил старший следователь майор Игоревич. Возникли вопросы по вашему участию в нахождении Воронцовой, вам надо проехать с нами в отделение.
Читаю повестку: «…для допроса в качестве свидетеля».
– Девочку нашли?
– Все вопросы к следователю.
– Вещи собирать? – я все-таки задаю еще вопрос.
– Ничего не надо, только паспорт.
В отделение мы едем на старенькой грязной иномарке. Салон прокурен. За рулем коренастый опер, который не представился. Я сижу на заднем сиденье вместе с Головко, который спокойно сидит рядом, боковым зрением контролируя меня. Коренастый мусолит во рту сигарету, но не закуривает.
Сердце частит, я волнуюсь. Чтобы как-то очеловечить оперов, изучаю информацию о них – они моложе тридцати, женаты, у обоих дети, добились относительно высоких уровней социальной значимости. Высокие показатели интеллекта, харизмы. Восприятие – так вообще намного выше среднего, как и коммуникабельность с лицемерием. Да, залезть людям в душу – это надо уметь. В списке способностей вижу развитый навык самоконтроля, у меня такого вообще нет. В общем, это совсем не те толстопузые менты из интернет-мемов, скорее, волки. Смотрю на этих ребят с проснувшимся уважением.
