Ее кот зашипел, оскалив клыки, и у Бёрдетта подогнулись колени – вся палата обернулась к нему, будто захлопывая ловушку.
– Я обвиняю его в убийстве, в предательстве, в попытке убить меня, в смертях детей и преподобного Джулиуса Хэнкса. Я предъявляю вам заверенное и запечатанное признание Эдварда Джулиана Мартина из поместья Бёрдетт, сделанное добровольно по законам Церкви и Меча, в том, что Уильям Фицкларенс лично приказал ему убить меня; что Уильям Фицкларенс, Эдмон Огюст Маршан, его поселенец, Сэмюэль Маршан Хардинг, также его поселенец, Остин Винсент Тейлор, также его поселенец, и еще двадцать семь человек, состоящих у него на службе, организовали падение купола средней школы Мюллера, вызвавшее гибель пятидесяти двух взрослых и тридцати детей, и что в результате приказов Уильяма Фицкларенса преподобный Джулиус Хэнкс, глава Церкви Освобожденного Человечества, умер, отдав свою жизнь, чтобы выжила я.
Она остановилась. Единственным звуком в огромном застывшем Зале было тяжелое дыхание Бёрдетта. Она еще немного потянула, пока жестокая часть ее сознания (потрясающе жестокая, и это пугало саму Хонор) наслаждалась, представляя, что он сейчас чувствует… Наконец она подняла правую руку и указала на Бёрдетта.
– Ваша светлость, согласно клятве, которую вы принесли мне, и доказательствам, которые я представила, я требую жизни Уильяма Аллена Хиллмана Фицкларенса в уплату за его преступления, за его жестокость и за нарушение священных клятв, данных вам, Конклаву, народу Грейсона и самому Господу.
– Миледи, – негромко ответил Бенджамин Мэйхью, – согласно клятве, которую я принес вам, его жизнь принадлежит вам.
Уильям Фицкларенс уставился на Хонор Харрингтон, а товарищи-землевладельцы попятились от него в стороны, и его охватил ужас. Нет. Нет, быть этого не может! Мэйхью и эта сука извратили и исказили все, чего он пытался добиться, превратили Божье дело во что-то подлое и безобразное, а теперь его собственная жизнь отдана в руки богопротивной шлюхи, которая недостойна дышать воздухом Божьего мира! Бог этого не допустит. Не допустит!
Но пока он проговаривал про себя эти слова, Протектор сделал безмолвный жест, и четыре гвардейца в цветах разных ленов пересекли мозаичное дно Зала и по низким ступеням пошли к осужденному. Лица их были каменными, как и у самого Протектора, а глаза полны ненависти к нему – к воину Божьему! – как и у суки, принесшей в его мир сатанинскую отраву. Он понял, что это конец. Его жизнь окончена, и его запомнят не человеком, который боролся всеми доступными ему средствами против греха и проклятия, а убийцей детей. Человеком, приказавшим убить наместника Божьего, а он даже не знал, что Хэнкс там будет! Его мир рушился, все, во что он верил, сам закон Божий – все гибло, и он ничего не мог сде…
– Стойте!
Он вскочил на ноги, и его вопль заставил Конклав вздрогнуть. Даже Мэйхью вздрогнул от его крика, но сука даже не моргнула, и каким-то образом это придало ему новые силы. Выход есть, сказал он себе. Еще можно ее уничтожить и этим доказать, что он воин Божий.
На секунду он подумал, что приближающиеся гвардейцы не обратят внимания на его крик, но потом возглавлявший их офицер взглянул на Протектора, и Мэйхью поднял руку. Он ничего не сказал, просто стоял и ждал с выражением презрения на лице, и Бёрдетт спустился на дно чаши Зала. Он прошел мимо гвардейцев с холодным презрением, бросил полный ненависти взгляд на суку и повернулся к Ключам Грейсона.
– Милорды, – воскликнул он, – я не оспариваю фактов, приводимых этой блудницей, и не сожалею о своих действиях! Я скажу только, что я не хотел смерти преподобного Хэнкса и не отдавал приказа убить его, и никто не сможет меня в этом обвинить, потому что я даже не знал, что он там будет. Но все остальное, о чем объявила эта иностранная шлюха, я сделал, милорды, и сделал бы то же самое опять хоть тысячу раз, лишь бы не позволить богопротивной прелюбодейке – и этому предателю, который называет себя Протектором, – загрязнить и отравить Божий мир!
Землевладельцев потрясло его признание собственной вины. Нет, он не признал, а провозгласил ее и швырнул в лицо суке! Он понимал их смятение – они не знали, что он задумал. Бёрдетта охватило волнение уверенности – Бог с ним, – и он развернулся к Бенджамину Мэйхью.
– Я отвергаю ваше право приговорить меня к смерти. Вы хотите заглушить голос оппозиции вашему развращенному злоупотреблению властью. По древнему праву перед Богом, законом и этим Конклавом я оспариваю ваше решение! Пусть ваш Защитник выйдет сюда и докажет в споре мечей истинную волю Божью, как принято было у наших отцов, – и пусть Бог защитит правого!
Он восторжествовал, увидев, как удивился Мэйхью, и радостно оскалился. Он поймал ублюдка в его же собственные силки! Если Мэйхью хочет вернуть древние права Протектора, повернуть часы назад и стать деспотом, тогда он должен принять и древние ограничения власти Протектора… И весь невыразимый смак ситуации был в том, что так называемым Защитником Мэйхью назначил – в награду! – вот эту суку. Блудницу, которую Бог подвел наконец под острие меча Бёрдетта.
В зале загомонили встревоженные голоса, а с десяток землевладельцев, забыв старинные церемонии, возмущенно закричали. Но Бёрдетт не обратил на них внимания, он ликующе смотрел на Мэйхью. Он знал, что блудница баловалась с мечом с тех пор, как ее собственный народ с позором изгнал ее на Грейсон, но она жила здесь чуть больше года, а последние три месяца провела в космосе. Наверняка то немногое, что она успела изучить, уже позабылось из-за отсутствия практики – тогда как сам он был мастером второго уровня. Как и любой другой грейсонец, Бёрдетт считал, что меч не годится для настоящего боя, это дань традициям и ритуалам – но теперь он наконец понял истинную причину, по которой Бог вдохновил его в совершенстве овладеть этим искусством.
Ради этого момента. Ради дня, когда он заслужит еще один Меч, поразив сатанинскую блудницу на глазах у всего Грейсона. И когда она падет, когда Божья воля станет ясна всем, ее смерть отменит и смертный приговор – ибо по распрекрасной конституции, которую так любит Протектор, победа землевладельца навсегда оправдывает его в любых обвинениях, из-за которых он бросил вызов!
Бенджамин Мэйхью, похолодев, смотрел на ликующего Бёрдетта и ругал себя за глупость. Надо было учесть эту возможность, но никто не пользовался правом вызова за последние три столетия! Это был возврат к варварству, но этого и следовало ожидать от такого варвара, как Бёрдетт.
Он сжал правый кулак, и взгляд его стал холодным. В этот момент он больше всего на свете хотел увидеть Уильяма Фицкларенса мертвым на полу Зала. Но он также знал, что за пятьдесят часов, прошедших после падения катера, Хонор спала не больше трех, что ее четыре сломанных ребра только начали подживать, а все тело покрыто синяками. Ее поддерживали только возбуждение и стимуляторы, и он не представлял, как она умудряется скрывать усталость и физическую боль, гордо стоя перед Ключами. Но биться с мастером уровня Бёрдетта она была не в состоянии. Даже если бы она была здорова и невредима… Хонор впервые взялась за меч год назад, а Бёрдетт три раза доходил до четвертьфинала всепланетных соревнований, и на первой крови он не остановится. Он захочет убить ее, и все шансы за то, что у него это получится.
