Габриэль схватился рукой за шею, она была теплой и влажной. Скрытый клинок был таким острым, что юноша даже не почувствовал, как он рассек ему кожу.
– Я понимаю только то, что вы бросили восемнадцатилетнюю девушку, которая сделала все, что она обещала. Чья воля оказалась сильнее твоей или моей и даже вашего Наставника. Если вы ценили ее только за меч, то, я думаю, она могла бы сослужить большую службу тем, кто охраняет ее сейчас, нежели тем, кто охранял ее на пути в Шинон. По крайней мере, они не притворяются друзьями.
Сумерки сгустились, но было видно, как де Мец поморщился:
– Иди. Убирайся, пока я не передумал.
– А как же ваш принцип не позволять клинку поразить невиновного?
– Ты, Лаксарт, не невиновный. Ты по уши погряз во всем этом дерьме. И если ты этого не видишь, то ты глупее, чем я думал.
– Я сделаю все, чтобы освободить ее, – заявил Габриэль.
– И тем самым сможешь только навредить ей. Неужели ты этого не понимаешь?
Габриэль резко развернулся и пошел прочь. У него не было ангелов, которые бы подсказали, что надо делать, и, когда он молился, Бог никогда ему не отвечал. Сейчас с ним не было ни ассасинов, ни герцога Алансонского – никого.
Они с Флер были теперь сами по себе.
Саймону больно было видеть Габриэля в таком состоянии. В отличие от своего предка, он знал: шансов освободить Жанну из плена нет, то страшное, от чего Габриэль пытается ее спасти, неизбежно случится.
– В одном де Мец прав, – сказал Саймон, пока они с Габриэлем в коридоре памяти ждали, что же будет дальше, – слишком много интересов сплелись в один клубок. Если бы эта война была такой простой затеей, она бы не длилась сто шестнадцать лет.
– Карл действительно ничего не сделал, чтобы спасти Жанну?
– Ничегошеньки.
– У него были шансы ей помочь?
– Нет. И думаю, он втайне был этому рад. К тому времени сложилась определенная традиция содержания пленников благородного происхождения, которая на Жанну не распространялась. Такие пленники, как правило, содержались в хороших условиях и по истечении определенного времени возвращались домой к своим семьям, если их родственники платили за них выкуп или если они становились разменной монетой в какой-нибудь сделке. Поначалу складывалось таким образом, что герцог Бургундский был не против оставить ее у себя. Формально она была пленницей Жана Второго Люксембургского, графа Линьи, который был вассалом Филиппа Бургундского, и, по общим отзывам, с Жанной обращались хорошо. Бытует мнение, что жена Жана Люксембургского была расположена к девушке и даже просила мужа не продавать ее англичанам.
– Но он продал. Или, я полагаю, это сделал Филипп Бургундский. Как это произошло?
– Англичане оказывали сильное давление, они по отношению к Деве были настроены крайне враждебно. Большинство склонялось к тому, чтобы сжечь ее. – Саймон вспомнил, с какой ненавистью англичане сыпали проклятия на ее голову у стен Орлеана, и ему стало не по себе. – Тамплиеры, которых было немало среди бургундцев и англичан, хотели скомпрометировать ее, лишить славы и народной любви и тем самым окончательно дискредитировать Карла. После семи месяцев плена англичане выкупили девушку у Жана Люксембургского за десять тысяч золотых ливров. В канун Рождества тысяча четыреста тридцатого года она прибыла в Руан. Переговоры о сделке вел епископ Бове Пьер Кошон, впоследствии главный судья трибунала, обвинившего Жанну в ереси.
– Откуда мне известно это имя?
– Это был видный прелат-политик, сделавший себе карьеру на службе у Филиппа Бургундского и Бедфорда, один из авторов договора, заключенного в Труа. Жанна дважды принуждала его спасаться бегством: первый раз он бежал из Реймса как бывший ректор Парижского университета, второй – из Бове, где состоял в должности епископа. Эти города отказывались подчиняться власти бургундцев и признавали Карла своим королем. С точки зрения закона Пьер Кошон не мог быть судьей Жанны. Ни место ее рождения, ни места, где вершились ее так называемые еретические деяния, не входили в его юрисдикцию. Но тайные связи были задействованы. Между прочим, он немало постарался, чтобы получить должность архиепископа. В Руане кафедра была вакантной, и Кошон договорился с соборным капитулом, коллективно исполнявшим обязанности главы епархии, о так называемой временной уступке территории в рамках, необходимых для суда.
– Отличная характеристика для беспристрастного судьи. – Голос Виктории прозвучал саркастически. – Он, разумеется, принадлежал к ордену тамплиеров?
– Вероятнее всего. Как только он узнал о пленении Жанны, то принялся хлопотать, чтобы ее из светских рук передали в церковные.
– Чтобы можно было обвинить ее в ереси и колдовстве.
– Гораздо более отталкивающий образ, чем рядовая военнопленная. Это также наносило ощутимый удар по репутации Карла. Кто станет поддерживать короля, пришедшего к власти при поддержке дьявола? Парижский университет искал повод, чтобы утвердить эту идею с того самого дня, как была снята осада Орлеана. С правовой точки зрения судилище было чистейшим фарсом. Игнорировались все случаи и доказательства, которые мешали обвинительному приговору. С Жанной обращались как с военнопленной, ее держали в тюремной камере со скованными ногами, но судили как вероотступницу.
– Прости, пожалуйста, я не понимаю, в чем здесь противоречие?
– Военнопленного, то есть светского узника, и вероотступника содержали по-разному. Ну или должны были содержать по-разному. Если Жанну считали вероотступницей, что расценивалось как тяжкий грех, то ее могли судить, как ты правильно сказала, за ересь и колдовство. И в таком случае ее должны были определить в монастырь и содержать в окружении женщин; ей также позволялось обратиться за поддержкой к папе. Жанне отказали в требовании передать ее дело на рассмотрение папы и Базельского собора. Ее хотели судить как вероотступницу и содержать как военнопленную, то есть в наиболее жестоких условиях.
– Хотели сломить ее волю и подвести дело к желаемому результату?
– Именно так. Жанне показывали орудия пыток и запугивали ее. Хотя один из палачей вышел и сказал, что не будет ее пытать. В ее камере постоянно находились мужчины и не спускали с нее глаз. Долго не могли сформулировать обвинение, а когда начался суд, ей не предоставили адвоката… я мог бы и дальше продолжать в таком же духе, но не вижу в этом смысла.
Действительно, мысли о несправедливости, санкционированной тамплиерами высшего ранга, вызывали у Саймона отвращение. «Это стиль тамплиеров, – напомнил он себе. – Порядок должен быть установлен. Карл, марионетка ассасинов, должен подчиниться». И этот стиль вызывал у Хэтэуэя чувство дискомфорта.
– Я не стану торопить тебя, пока ты сам не пожелаешь продолжить, – сказала Виктория.
Саймон на короткое мгновение задумался.
– Как историк, я должен воспользоваться предоставленной возможностью. И я чувствую, что обязан сделать это ради нее… и Габриэля. Я должен увидеть падение Жанны.
