Офицеры отпустили собак, которые тут же начали гоняться друг за другом.
Снегирев сел на ступени пролета, ведущего на второй этаж.
Галдин протянул ему пачку сигарет и спросил:
— Будешь?
— Давай.
Закурил и Снегирев.
— Как отработал в подвале с заложниками? — спросил Галдин.
— Ты знаешь, без проблем. Барон понял, что от него требуется, и обезвредил бабу.
— Бабу?.. Ну да, там же оставалась наемница из США. Красивая хоть?
— Ничего. Мордочка симпатичная, фигурка привлекательная, только злая очень.
— И чего она подалась сюда?
— А ты не знаешь?
— Деньги, конечно.
— Что по разминированию?
— Ребята заканчивают. Остальное ерунда. Холин сказал, что мы передадим склад Дахару и двинем в лагерь. Там уже стоит вертушка Макарова.
— Прилетела? Холин вызвал?
— Нет, экипаж доставил сюда какого-то человека из внешней разведки. Он сейчас беседу ведет с америкосами.
— На базе в Хмеймиме не мог?
— Это их дела.
— Значит, скоро домой?
— Точно не знаю. Серданов скажет на базе. А то загремим еще в Алеппо.
— Это вряд ли. Там армейских саперов хватает. Здесь объект повышенной сложности и опасности. В Алеппо таких уже нет.
— Значит, полетим домой.
Галдин затушил окурок и спросил:
— Знаешь, Сеня, что я первым делом сделаю, как окажусь в Москве?
— Знаю, конечно. Пойдешь в бар «Весна» и нажрешься до чертиков. Потом девки тамошние тебя домой доставят, будут приводить в чувство.
— Все-то ты знаешь!
— А что, разве не угадал? Или сразу домой? Отмоешься в ванной, поужинаешь и завалишься спать, а утром пойдешь в Третьяковку?
— Куда? В Третьяковку? Был я там. Не понравилось.
Снегирев улыбнулся.
— В баре-то привычней?
— Не в этом дело. Я музеи люблю, а вот в картины ни хрена не врубаюсь. Как-то с одной знакомой заходил на выставку. Она меня туда затащила. Кругом люди интеллигентные, серьезные, стоят возле картин. Я посмотрел. Квадрат нарисован, на его фоне морда то ли человека, то ли обезьяны, но с длинным, как у Буратино, носом, по углам красные кляксы. В чем смысл, я так и не допер. Знакомая что-то объясняла, а по мне этой хрени место в мусорном баке.
— Все с тобой понятно.
— А что понятно-то? Говорю же, люблю музеи, но не художественные, а, скажем, краеведческие. Вот там есть на что посмотреть.
Собаки внезапно прекратили игры, замерли, глядя на вход в подъезд.
— Что это они? — спросил Снегирев.
— Идет кто-то чужой.
— И кто это может быть?
— Сейчас узнаем.
В проеме нарисовалась физиономия сирийского сержанта Хабура из усиления «Пумы».
— Господа офицеры, свои!
— Ну коль свои, то заходи, — ответил Галдин.
В подъезд вошли сержант и Вадиг, старший сын Карими.
— Кого я вижу? — воскликнул Снегирев. — Ты что пришел, Вадиг?
Мальчишка прошел к собакам, достал что-то из кармана и повесил на шею Барона. При этом псы вели себя спокойно.
— Что ты там ему нацепил? — спросил Снегирев.
— Медаль, — ответил парень.
Сирийский сержант объяснил:
— Да монету пятифунтовую. Проделал в ней дырку, навесил на шнурок и вручил вашему псу.
Саперы рассмеялись.
— Спасибо, Вадиг, — сказал Снегирев.
Он хотел спросить, как семья, но парень убежал, ушел и сержант.
Снегирев подозвал пса, на шее которого болталась монета.
— Ну вот, Барон, теперь у тебя еще одна иностранная награда.
Пес смотрел на старшего лейтенанта.
— Заслужил. Играй!
Собаки вернулись к своим забавам.
Снегирев занял прежнее место и заявил:
— Ты так и не сказал, угадал я или нет.
— Это насчет Москвы?
— Что ты будешь делать в Сирии, я знаю.
— Отпуск буду просить.
Снегирев удивился:
— Отпуск?
— Да. У меня под Переславлем в деревне бывший однокурсник живет. Служба у него не пошла, уволился рано, вернулся домой к родителям. Места там хорошие. Нет, в бар я, конечно, забегу по приезде, водки выпью и девочку домой возьму. Что лыбишься? Это вам, семейным, хорошо, жена встретит, напоит, накормит, обласкает. А меня встречать некому.
— Так женись.
— Нет. Это пока не моя тема. Как думаешь, даст Серданов отпуск?
Снегирев пожал плечами и ответил:
— Серданов-то, может, и не будет против, но решать все генералу Адаксину. А как тот поступит, неизвестно.
— Ну и ладно. Дадут — хорошо, не дадут — ну и черт с ним.
На улице послышался гул тяжелых грузовиков.
— Колонна прибыла под боеприпасы и вооружение из арсенала, — проговорил Галдин.
— При мне майор Дахар с командиром своей бригады на этот счет договаривался.
— Пойдем к объекту. Наши, наверное, уже закончили.
— Пойдем. Тут тоже сидеть не в кайф.
Офицеры кликнули собак и прошли на разминированную площадку перед торцевой дверью.
Холин с кем-то говорил по рации.
Вышли на улицу Пахомов с Липиным и Майсаком. Рядом Амур, Туман и Туча. Барон с Султаном рванулись было к ним, но офицеры удержали их. Будет еще время побегать.
Пахомов доложил Холину:
— Все, Рома! Склад чист! Можно проводить выемку оружия и боеприпасов.
— Понял.
Подошли Дахар с капитаном.
Недалеко встал микроавтобус.
— А это чудо откуда?
— Действительно, чудо, старая «Ныса» польского производства.
— Как этот раритет попал сюда?
— Нормальная машина, недавно отремонтировали, — сказал Дахар. — Все лучше, чем на БТР.
— Так это для нас?
— И для охранения. Пленных доставят на моем «УАЗе».
Офицеры и прапорщики загрузились в микроавтобус, который был изготовлен еще в Польской Народной Республике — социалистической стране, входящей в Варшавский договор. Кто бы мог подумать в восьмидесятые годы, когда мятежную организацию «Солидарность» удалось усмирить, что всего через несколько лет не будет ни Советского Союза, ни Польской Народной Республики, ни Варшавского договора? Но так бывает. История иногда выписывает такие кренделя, что мир переворачивается.
