— Мое утверждение, что я ее не брал, основано на том, что я ее не брал, — жестко проговорил Лиманский. — Этот Семенов вошел ко мне в кабинет и снова начал свои нелепые уговоры о каком-то «содействии». Я в очередной раз попытался объяснить ему, что он обратился не по адресу. Он продолжал настаивать. В ходе разговора он достал конверт и положил мне на стол со словами, что это «гостинец», который кто-то якобы попросил его мне передать. Положил очень близко, можно сказать, прямо под нос. Я отодвинул конверт от себя, и в этот момент в кабинет вломилась целая бригада «свидетелей». Вот и весь «процесс». Дураку понятно, что все это было подстроено заранее. Но следователю, который ведет мое дело, похоже, непонятно.
— Вы сказали, что Семенов начал свои уговоры «снова». То есть, если я правильно понял, он обращался к вам неоднократно?
— Еще как неоднократно, — с чувством произнес Лиманский. — Просто, можно сказать, измучил своими обращениями.
— Почему вы не заявили об этом? Вы работали в структуре, занимающейся вопросами противодействия коррупции, у вас были все возможности пресечь подобные «домогательства».
— Да, были. Наверное, так и надо было сделать. Заявить на него, да и дело с концом. Теперь не пришлось бы расхлебывать. А то пожалел дурака на свою голову, и вот что из этого вышло…
Чем дольше Гуров разговаривал с Лиманским, тем больше он находил в его деле аналогий с делом Тимашова. И призрачная, «высосанная из пальца» вина, и явно специальные, инициированные кем-то извне действия, призванные эту вину доказать. Даже пресловутый домашний арест роднил эти два случая.
И теперь, когда Лиманский упомянул о том, что пожалел Семенова, Гуров невольно вспомнил рассказы о подобном же великодушии, проявленном Тимашовым.
«Какие они, однако ж, все жалостливые, — с некоторым недоумением подумал он. — Как-то даже не укладывается это в имидж пламенного борца за чистоту рядов».
Но, вспомнив простоватую физиономию и наивный взгляд Семенова, видом своим скорее напоминавшего деревенского дурачка, чем прошедшего огонь и воду сотрудника УСБ, переменил мнение, поймав себя на мысли, что, доведись ему оказаться на месте Тимашова или Лиманского, он, пожалуй, и сам пожалел бы этого незадачливого простофилю. Рука не поднималась упечь человека за решетку только по причине его личной глупости.
— Так, значит, вы не имели каких-либо рычагов давления на Андрея Тимашова? — снова вернулся он к начальной теме разговора.
— Ни малейших.
— Хорошо. У меня больше нет вопросов. Иван Демидович, у вас будут какие-то дополнения?
— Нет, пожалуй. Вы затронули практически все основные аспекты, в целом я получил довольно ясное представление о ситуации. Думаю, подследственного можно отправить обратно к месту отбывания заключения. Желаете добавить что-то? — обратился Кирилин к адвокату, ерзавшему на стуле от нетерпения.
— Да! Именно! Я желаю! — пылко начал тот. — Желаю заявить протест. Считаю, что подобная форма проведения допроса нарушает все права моего подзащитного. Его мнением пытались манипулировать. Вынуждали давать заранее подсказанные ответы, оговаривать неизвестных ему лиц, превышали полномочия. Это недопустимо! Мы будем жаловаться!
В продолжение этой эмоциональной тирады Лиманский обернулся и с неподдельным интересом посмотрел на адвоката.
Перехватив этот взгляд, опытный Кирилин истолковал его безошибочно и с едва заметной усмешкой сказал:
— Если ваш подзащитный выразит желание подать жалобу, мы с большим интересом ее почитаем.
Затем поднялся и, открыв дверь, велел дожидавшимся в коридоре охранникам отвезти Лиманского домой.
Глава 5
— Что ж, Лева, беседа, кажется, получилась вполне продуктивной, — проговорил Кирилин, когда посторонние покинули кабинет и в коридоре смолкли возмущенные выкрики адвоката.
— Да, кое-что полезное выяснить удалось. Но этот пузан наверняка сегодня же слово в слово передаст все Стеклову.
— Ну и что? Какая теперь разница? Ведь показания Лиманского в наших руках. На сей раз все правила соблюдены, так что имеем полное основание официально приобщить их к делу.
— Так-то оно так, но, строго говоря, эти показания почти ничего не дают.
— Вот тебе раз! — удивился Кирилин. — Как же не дают? Он ведь сейчас, по сути, полную схему обрисовал. И как, и что, и по каким причина делается.
— Да, но знать, что делается, и доказать это конкретными фактами — не одно и то же. А факты пока против нас. Согласись, даже в деле самого Лиманского эти самые факты свидетельствуют, скорее, о вине, чем о невиновности. По крайней мере, формально. И что-то подсказывает мне, что раздобыть противоположные свидетельства будет очень непросто.
На следующее утро Гуров решил начать работу с изучения послужного списка всех, кто «засветился» в этом запутанном и неоднозначном деле.
Полночи он ломал голову над тем, как можно привлечь к ответственности столь умело маскирующихся «коллег» и каким образом доказать, что смерть Тимашова — это заранее организованное и тщательно спланированное убийство. И пришел к выводу, что единственный способ сделать это — привлечь к сотрудничеству кого-то из ближайшего окружения главных «кукловодов».
Такую сложную и многоходовую комбинацию, как фальшивое обвинение во взятке, нельзя организовать в одиночку. Нужны свидетели, нужна информация. А значит, главный руководитель всего процесса должен был взаимодействовать с очень разными людьми.
Иногда этих людей использовали вслепую, как, например, Семенова. Но наверняка были случаи, когда о скрытой сути происходящего догадывались не только заказчики, но и исполнители.
«Хотя выйти на этих исполнителей можно будет только четко определившись с заказчиками, — думал Гуров. — Кто это может быть? Кто главный в этом процессе? Несомненно, тот, кто на всем этом делает те самые головокружительные карьеры, о которых упоминал Лиманский. Кого можно внести в этот список? Прокудин отпадает сразу. Даже если он входил в эту шайку и рассчитывал на какие-то дивиденды, карьера его уже закончилась. Стеклов? Как был следователем, так и остался. И, похоже, останется еще долго».
Наибольшее внимание полковника привлекала фамилия Крапивина, а также загадочное сокращение «Андр», к которому, как к традиционной конечной цели, вели стрелочки почти во всех схемах в блокноте Тимашова.
Лиманский упоминал, что Крапивина повысили, причем повысили «снова». Значит, он — один из тех, кто входил в «высшее звено» этой иерархии, именно с его биографии и нужно начинать.
По словам того же Лиманского, Крапивин работал в Управлении борьбы с экономическими преступлениями, а информация о подобных кадрах, как правило, являлась закрытой. Но Гуров, всю жизнь проработавший в структурах Министерства внутренних дел, знал, как можно открыть то, что для большинства закрыто.
Он уже достал телефонную трубку, чтобы набрать нужный номер, когда телефон неожиданно зазвонил сам.
