– Ага, да я вижу, тут завелся шутник, – бросил он сопровождающим.
Те загоготали, а сам офицер подался к Монтойе и, холодно чеканя каждое слово, произнес:
– Тут командуешь не ты, монти. Сказано на выход, значит, на выход!
– Член Комитета Рэнсом поручила мне не дать умереть этому коту, – отозвался Монтойя еще более холодно. – Поскольку способ лечить кого бы то ни было, находясь при этом в другом помещении, мне неизвестен, я предлагаю тебе проконсультироваться на этот счет с твоим начальством.
Лейтенант покачался на каблуках из стороны в сторону, подумал и приказал одному из рядовых:
– Свяжись с гражданином капитаном. Узнай, нужен им коновал – или он может остаться со зверем?
– Есть, гражданин лейтенант.
Козырнув, охранник вышел в коридор и через несколько минут вернулся.
– Гражданин капитан приказала оставить коновала здесь, а остальных доставить к нему, – доложил он, снова отдав честь.
– Ладно. – Лейтенант повернулся к МакКеону и указал на люк. – Слышал, монтишка? Давай, протискивай наружу свою поганую задницу, пока кто-нибудь не наподдал по ней прикладом.
Никто из пленников не шелохнулся. Лейтенант, стиснув зубы, шагнул по направлению к капитану, но тот, окинув его презрительным взглядом, сказал:
– А ты уверен, хев, что если кто-нибудь из твоих бездельников вздумает махать прикладом, мы не поотрываем ему ручонки?
Его спокойная уверенность заставила лейтенанта сбавить тон, но, не желая признавать поражения, он насмешливо отозвался:
– Бывает и такое, монти. Но почему бы нам просто-напросто не перестрелять вас всех?
– Да потому, что не с твоими мозгами принимать такого рода решения. Ты не осмелишься стрелять, пока не получишь подтверждение приказа трижды, – ответил МакКеон с тонкой усмешкой.
Лейтенант побагровел, а МакКеон, сообразив, что перебирать через край тоже не стоит, кивнул своим товарищам.
– Идемте, джентльмены. Нас пригласили на встречу с мисс Рэнсом.
* * *
Когда лейтенант Янсецкий привел его в спортивный зал «Цепеша», Уорнеру Кэслету больше всего на свете хотелось оказаться в каком-нибудь другом месте. По одну сторону от баскетбольной площадки были составлены напоминавшие издали скелеты давно вымерших динозавров спортивные снаряды и тренажеры, а по другую выстроился взвод тяжело вооруженных солдат БГБ. Корделия Рэнсом и капитан Владович сидели за столом, покрытым флагом Народной Республики; за спиной члена Комитета, как всегда, маячили двое телохранителей. Съемочные группы расположились так, чтобы ни одна деталь происходящего в помещении не ускользнула от объектива камеры. Кэслет понимал, что Рэнсом выбрала для предстоящего действа этот зал как самое просторное помещение на корабле, однако стоящие на заднем плане турники, брусья, корзины с баскетбольными и волейбольными мячами и прочий спортивный инвентарь в сочетании с государственным флагом и вооруженной стражей производили, мягко говоря, странное впечатление.
Правда, впечатлениями Уорнера Кэслета никто не интересовался: Янсецкий проводил его к столу, где Рэнсом, блеснув ледяным взглядом голубых глаз, молча указала ему на свободный стул, поставленный чуть в стороне от нее и Владовича. В отличие от вызывающего поведения Янсецкого ее бесцеремонность вызывала меньшее негодование, ибо между нахальным младшим офицером и женщиной, занимавшей третий, если не второй по значению пост в Комитете общественного спасения, пролегала целая пропасть.
Уорнер молча сел, и вскоре шарканье ног возвестило о прибытии пленных. Он обернулся к ним и едва не заскрежетал зубами, увидев, в каком они состоянии. Правда, сейчас конвой не прибегал к помощи прикладов, однако, судя по внешнему виду многих арестованных, не так давно им основательно досталось. Некоторые едва ковыляли, а Джеральдину Меткалф, чья левая бровь была рассечена ударом приклада, один глаз заплыл, а другой слезился и моргал, шатало из стороны в сторону. Если она и держалась на ногах, то лишь благодаря поддержке стоявшей рядом МакГинли, которая и сама была вся в синяках.
Среди пленников было немало тех, с кем Уорнеру довелось познакомиться, когда он и сам был пленником Королевского Флота. Сердце его сжалось, когда из люка грубо вытолкнули Скотти Тремэйна, Эндрю Лафолле и Джеймса Кэндлесса, а поняв, что они тоже его узнали, Уорнер едва не умер со стыда. Он заставил себя встретиться с ними глазами, надеясь, что они поймут, в каком он положении… Однако их лица не выдали никаких чувств, и коммандер заставил себя перевести взгляд на остальных пленников. Всего их насчитывалось двадцать пять: пять уцелевших офицеров с мостика «Адриана», столько же из штаба Хонор Харрингтон, трое ее телохранителей, трое не знакомых ему офицеров и девять человек старшин. Одного из них Кэслет тоже узнал, поскольку забыть физиономию бывалого космического волка Горацио Харкнесса было невозможно. Что удивляло, так это сам факт отправки на Барнетт нижних чинов, в то время как некоторых офицеров оставили во флотском лагере на Таррагоне. Впрочем, судя по растерянным лицам старшин, для них это тоже являлось загадкой.
Пленных выстроили перед Рэнсом, и та принялась их рассматривать. В зале повисла гробовая тишина. Все застыли: лишь операторы суетились, старясь поймать в выгодном ракурсе стальной взгляд гражданки члена Комитета. Наконец она прокашлялась и с холодным презрением в голосе заговорила:
– Мундиры, которые вы носите, сами по себе изобличают в вас врагов народа, однако Народная Республика была готова оказать вам снисхождение и обращаться с вами как с военнопленными. Увы, вы сами лишили себя права на такой статус, совершив неспровоцированное нападение на охрану, стоившее жизни четверым нашим бойцам. Теперь вы за это поплатитесь.
Снова воцарилась тишина, еще более напряженная и гнетущая, ибо все поняли, что сказанное было лишь прелюдией, но прелюдией к чему, не знал никто.
– В настоящее время принято решение препроводить вас в лагерь «Харон», находящийся на планете Аид, – продолжила она с ледяной улыбкой, выдержав длившуюся целую вечность паузу. – Не сомневаюсь, вы слышали об этом месте, и могу вас заверить: все, что о нем рассказывают, – чистая правда. Не думаю, что пребывание там придется кому-то из вас по душе… тем более что оно обещает стать очень долгим.
В голосе ее прозвучала жестокая насмешка, однако она не стала бы устраивать представление перед камерами ради одного лишь удовольствия поиздеваться над беззащитными людьми. Кэслет гадал, что же у нее на уме.
– Однако Народная Республика готова допустить, что некоторые из вас – возможно даже многие! – были введены в заблуждение вашей продажной правящей кликой. Плутократические режимы затевают несправедливые захватнические войны, заставляя сынов и дочерей народа гибнуть в интересах кучки бездельников и богатеев. Но Комитет общественного спасения видит свою цель в защите всех трудящихся от эксплуататорского гнета – и всегда готов протянуть руку помощи братьям по классу.
И Кэслет, и пленные воззрились на нее в изумлении. Уорнер просто не верил своим ушам. Он не раз видел передачи, в которых военнопленные сознавались во всякого рода «военных преступлениях», однако ничуть не сомневался, что все эти признания получены под физическим и психическим давлением. Внешний вид несчастных, сломленных людей заставлял заподозрить, что они находятся под воздействием наркотиков. Другие в ужасе косились на камеры и рьяно провозглашали лозунги, которые, как им казалось, должны были понравиться их судьям. Правда, попадались и такие, чье поведение выглядело естественно. Удивляться этому не приходилось: в любой армии любой державы могли найтись люди, готовые предпочесть сотрудничество с врагом ужасам застенков госбезопасности. Однако никто не ожидал, что Корделия Рэнсом станет призывать пленных к предательству перед объективами голографических камер. Чем бы ни забивали головы пролетариата, уж она-то знала цену такого рода признаниям – и если при этом верила, будто люди, служившие под началом Хонор Харрингтон, сломаются так легко, то оставалось лишь усомниться в ее умственных способностях.
