С этой точки зрения существование досье таило в себе угрозу разлуки с Нимицем: на месте хевенитов она и сама не разрешила бы никому из пленных оставить при себе «домашнего любимца», способного убивать людей. Ничего удивительного, что новая угроза усугубила ее и без того угнетенное состояние. Привыкшая самостоятельно справляться со всеми затруднениями, она пришла к мучительному осознанию того, что идеи и принципы, в норме являвшиеся опорой и внутренним стержнем личности, в определенных обстоятельствах могут обратиться против нее. Сам отданный ею приказ о сдаче в плен обратил чувство долга и ответственности перед королевой и Флотом в источник вины, а не силы. Другой причиной дискомфорта служило осознание невозможности исполнить долг командира по отношению к подчиненным. Разумеется, она старалась выступать как их представитель перед хевенитами, но отдавала себе отчет в том, что сносные условия содержания и хорошее отношение к ее людям объяснялись прежде всего порядочностью Турвиля и Форейкер. Было совершенно очевидно, что как только Турвиля сменит другой начальник, она никого и никак защитить не сможет. Но самым тяжким испытанием оборачивалась ее связь с Нимицем. То, что на протяжении более чем сорока лет было для нее важнейшей жизненной опорой, средоточием верности и любви, к которым она могла прибегнуть даже в самые тяжкие минуты, теперь обернулось страшной угрозой. Нимица могли забрать у нее – и даже убить! – по прихоти любого головореза из Бюро госбезопасности или даже простого охранника лагеря для военнопленных. Сознание полного бессилия перед этой жуткой угрозой буквально разрушало ее личность. Если ей и удавалось скрывать свое отчаяние от подчиненных, то избавиться от него было невозможно.
Ужас разъедал ее, словно ржа, отравлял, как яд. Она подозревала, что МакКеон, Лафолле и, возможно, МакГинли догадываются об этом ненавистном, обессиливающем страхе, но искренне надеялась, что остальные ни о чем не подозревают. Людям хватает своих проблем, своих страхов, своих поводов для переживаний. Она не должна обнаруживать слабость перед теми, кто имеет право ожидать от нее помощи и поддержки. Но…
Послышался мелодичный звонок, и Хонор подняла голову, радуясь тому, что кто-то прервал ее движение по все уплотняющейся спирали самоосуждения. Люк плавно открылся, и в проеме появилась Шэннон Форейкер. Хонор собралась было приветственно улыбнуться, но что-то в выражении лица пришедшей заставило ее насторожиться. Видимо, то же самое ощутили и МакГинли с Дюшен: она спиной почувствовала, что они замерли, прервав упражнения.
– Чем обязаны, гражданка коммандер? – осведомилась Хонор, уже в который раз подивившись тому, что внутренние терзания никак не отразились на спокойном звучании ее голоса.
– Гражданин адмирал Турвиль приказал засвидетельствовать вам свое почтение и сообщить, что нами получены новые приказы.
Голос Форейкер показался Хонор совершенно неестественным. Даже слова прозвучали словно чужие, как будто пришедшая читала по бумажке. Впрочем, сообразила Хонор, она ведь говорит не от своего лица, а от лица контр-адмирала Турвиля.
– С Барнетта вернулось наше курьерское судно, – продолжила она. – Депеши гражданина контр-адмирала Турвиля предназначались командующему системой гражданину адмиралу Тейсману, однако в настоящее время в системе находится член Комитета общественного спасения гражданка Рэнсом, и ее, разумеется, ознакомили с донесениями.
При упоминании имени Тейсмана, флотоводца, с которым она встречалась в бою и которого знала как отважного и честного человека, в сердце Хонор всколыхнулась надежда – растаявшая без следа, стоило ей услышать зловещее имя Корделии Рэнсом. Однако Харрингтон сумела не выдать свой страх и заставила себя спокойно посмотреть Форейкер прямо в глаза.
– Большая часть пленных из числа рядовых, старшин и младших офицеров, – продолжила та после короткой паузы, – будет препровождена в Таррагон, где находится подведомственный флоту лагерь для военнопленных. Вы лично со старшими офицерами и некоторыми из старшин останетесь на борту «Графа Тилли» и будете доставлены на Барнетт.
Гражданка коммандер снова выдержала паузу, словно ей очень не хотелось завершать сообщение. Однако избежать этого было невозможно, и она безжизненным тоном произнесла:
– Гражданка Рэнсом возложила на гражданина адмирала Турвиля личную ответственность за доставку вас на Барнетт, коммодор. Судя по всему, она хочет до определения вашей участи побеседовать с вами лично.
– Понятно.
Сопрано Хонор не дрогнуло: ей казалось, будто она видит и слышит себя со стороны. Она достаточно знала о Комитете и о самой Корделии Рэнсом, чтобы понять, какого рода «беседа» и что за «участь» ее ждут. Странно, но в этот миг она испытала чувство, похожее на облегчение: во всяком случае, с муками неопределенности и несбыточных надежд покончено.
Нимиц, спрыгнув с колен Меткалф, подбежал к ней, и она, подхватив его с палубы, прижала к себе так сильно, что впору было удивиться, что он не запищал от боли. Мир вокруг замер: несколько мгновений она ощущала лишь пушистое тело кота и видела лишь глаза Форейкер, похоже, вполне разделявшей предположение Хонор о том, что ждет ее в будущем.
И тут неожиданно она со всей отчетливостью осознала, что даже сейчас не вправе уклониться от своего долга. Долга перед королевой, которую не могла опозорить, выказав слабость. Долга перед людьми, которые, может быть, сейчас нуждались в ней больше, чем когда-либо. И наконец, долга перед самой собой, предписывавшего ей собрать остатки истощенных и подорванных сил – и встретить неизбежное, хотя бы внешне сохраняя достоинство.
– Спасибо, Шэннон. И передайте мою благодарность за информацию гражданину адмиралу Турвилю, – невозмутимо сказала дама Хонор Харрингтон и улыбнулась.
Глава 20
Хэмишу Александеру показалось, что получил удар кулаком в живот. Опустившись в кресло, он не отрывал взгляда от лица адъютанта Робардса. Воцарившаяся в его роскошной каюте на борту корабля ГКФ «Бенджамин Великий» гробовая тишина нарушалась лишь ритмичным тиканьем старинных часов. Краешком сознания Белая Гавань отметил, что эти часы подарил ему герцог Кромарти – мысль, услужливо подвернувшаяся лишь для того, чтобы хоть на миг его отвлечь. Но сейчас их тиканье звучало громом, словно сам флагманский супердредноут не мог поверить в то, что только что сказал адьютант.
– Считается пропавшей без вести? – повторил он наконец, и собственные слова прозвучали для него так, будто их произнес человек, способный обратить желаемое в истину, лишь закрыв глаза и просто этого пожелав…
– Так точно, милорд, – сказал молодой грейсонский офицер. – Здесь записано сообщение адмирала Сорбан.
Он протянул Белой Гавани планшет, который держал под мышкой с таким видом, словно хотел поскорее от него избавиться, но граф покачал головой.
– Потом, – хрипло высказал он, взглянул вниз, на свои руки, и тяжело вздохнул. – Я просмотрю сообщение потом, Натан. А сейчас изложите мне его краткое содержание.
– Милорд, сообщение адмирала Сорбан само по себе скупо на детали, – почтительно возразил Робардс.
