Турвиль промолчал. Взгляд Рэнсом он выдержал не дрогнув, но ее это устраивало. Пусть бравирует, недолго осталось.
– Да, – добавила Корделия, – не лишним будет захватить с собой и весь ваш штаб, включая гражданина комиссара Хонекера. Гражданин адмирал, – она повернулась к Тейсману, – потрудитесь отдать приказ о командировании гражданина контр-адмирала Турвиля и его флагманского корабля для сопровождения «Цепеша» к системе Цербера.
– Есть, гражданка член Комитета! – ответил Тейсман, чувствуя себя оплеванным.
– В таком случае, мы закончили, – жизнерадостно заявила Рэнсом и кивнула де Сангро. – Этих… – она презрительно махнула рукой в сторону стоявших на коленях пленников, – отведут на корабль. Надеюсь, гражданка капитан, вы подберете для них подходящее помещение.
– Так точно, гражданка член Комитета!
Капитан в очередной раз козырнула, подала знак подчиненным, и те, ударами прикладов подняв пленных на ноги, погнали их к выходу. Неспособных идти тащили.
Тейсман смотрел им вслед, думая о том, что от такого позора ему не отмыться никогда.
Глава 22
Боль.
Бурлящее море боли заполняло ее мозг, мысли, дробясь, расплескивались пенистыми брызгами, и она стиснула зубы, чтобы не застонать. Сознание почти отсутствовало, однако она знала, что ее тело в действительности испытывает лишь малую часть воспринимаемой ею боли. Конечно, ей тоже изрядно досталось, в основном прикладами, однако синяки и ушибы – ничто в сравнении со сломанными костями и разорванными мышцами. Хонор захлестывали волны боли, которую испытывал Нимиц.
Несмотря ни на что, она открыла глаза в надежде получить более или менее связное представление об окружающей действительности. Несколько мучительно долгих секунд ушло у нее на осознание того, что она обвисла на страховочных ремнях кресла шаттла, уставившись в пол, а еще несколько – на попытку сообразить, как к этому относиться.
Потом Хонор с усилием выпрямилась, попутно обнаружив, что пристегнута наручниками к подлокотникам, но тут накатила новая волна боли, и ее сознание затуманилось. В самые тяжелые, отчаянные мгновения их связь особенно обострялась, и Хонор подсознательно поняла, что обретает нечто вроде двойного зрения. Она видела палубу и менее чем в метре перед собой переднюю переборку – но в то же время глазами Нимица смотрела на склонившегося над ней (или над ним?) Фрица Монтойю. Доктор действовал осторожно, однако даже самое нежное прикосновение отзывалось новой вспышкой боли. Хонор знала Фрица как превосходного специалиста, вот только он был знатоком физиологии человека, а не древесного кота со Сфинкса, и она постаралась заглушить свой страх перед возможной врачебной ошибкой, прежде чем этот страх успел передаться Нимицу.
Моргнув, Хонор стиснула зубы, избавляясь от раздвоения ощущений. Это было невероятно трудно, ибо все ее существо стремилось к Нимицу, однако через него она впитывала боль и страхи всех остальных находившихся на катере раненых и пленных, а это в ее нынешнем состоянии было непосильной нагрузкой. Да и Нимиц, тонущий в океане собственной боли, едва ли мог ощущать сострадательное присутствие ее сознания. Желая адекватно оценить действительность, Хонор напрягла волю и оторвалась от второго «я».
Первым результатом был приступ стыда: чувствуя себя покинувшей друга в беде предательницей, Хонор едва не рванулась ему на помощь, но тут же заглушила в себе этот бессмысленный порыв. Даже ей было не под силу разорвать оковы, а случись это, охранники вернули бы ее на место прикладами. У нее сохранились лишь фрагментарные воспоминания о случившемся после посадки, но удары она помнила хорошо.
Стиснув зубы, Хонор сосредоточилась. Боль при всей ее мучительности служила доказательством того, что Нимиц еще жив. Одно это могло вызвать слезы облегчения, однако почему он не погиб, Хонор не понимала. И она, и кот ощутили злобную радость, крывшуюся за приказом Рэнсом «уничтожить животное», и именно понимание того, что терять нечего, подтолкнуло их к действиям. Однако Нимиц уцелел, и теперь Хонор пыталась собрать воедино обрывки воспоминаний и понять, что же случилось.
Картина не складывалась. Ей удалось припомнить прыжок кота, собственную схватку с охранниками, избиение МакКеона, отчаянную попытку пробиться к ней, предпринятую Лафолле (при мысли о том, чего могло стоить друзьям ее неповиновение, она закусила губу), – но это никак не объясняло, почему Нимиц спасся. Если только…
Она нахмурилась, пытаясь идентифицировать звучавший на задворках ее (или Нимица?) обрывочных воспоминаний голос. Слова не складывались, а вот голос… голос принадлежал Форейкер. Должно быть, Шэннон каким-то образом удалось убедить Рэнсом не убивать Нимица, во всяком случае сразу. Но как? И какой ценой для себя?
Не зная ответов, Хонор инстинктивно огляделась по сторонам, ища кого-нибудь, чтобы задать вопрос, но рядом никого не было. В переднем ряду кресел она сидела одна, а при попытке обернуться назад чья-то сильная рука схватила ее за волосы, вынуждая смотреть прямо перед собой.
– Сиди, как сидишь, и не вздумай вертеться! – прорычала капитан БГБ.
Хонор с болезненным уколом в душе поняла, что прекрасно знает этот акцент. Именно такой выговор отличал Томаса Рамиреса и других уроженцев Сан-Мартина, бежавших из системы Тревора после завоевания их мира хевенитами. Наверное, теперь, когда ее родной мир подвергся новому завоеванию, эта женщина испытывала к Звездному Королевству такие же чувства, как Рамирес – к Народной Республике. Однако в данный момент акцент капитана имел для Хонор меньшее значение, нежели глумливое злорадство в ее голосе.
– Не болтай, не вертись, не дергайся! Сиди тихо, пока тебе не прикажут!
Хонор промолчала, и капитан, повернув запястье, подняла ее за волосы над креслом. Сила тяжести на Сан-Мартине превышала даже сфинксианское тяготение, и офицер БГБ обладала чудовищной силой. Хонор, превозмогая боль, закусила губу, а голос капитана стал еще более грубым и злобным.
– Ты поняла, что тебе сказано, чика ? – рявкнула она.
– Да.
Хонор заставила себя произнести это единственное слово как можно более ровно и ухитрилась каким-то образом удержаться от облегченного вздоха, когда женщина с довольным смехом выпустила ее волосы. Пульсирующая боль Нимица притупила способность Хонор к восприятию чужих эмоций, однако чтобы распознать злобное удовлетворение этой явно предвкушавшей удовольствие садистки, не требовалось прибегать к телепатии. Было очевидно, что она отнюдь не лишена эмоций и на службу в карательные органы пошла по призванию.
– Вот и хорошо, чика . По дороге в ад тебя ждет еще множество забав. Поверь, тебе мало не покажется, – заявила охранница и откинулась назад в своем кресле. Хонор догадалась об этом по шуршанию ткани мундира.
Харрингтон уже поняла, что оглядываться не имело смысла: никого из своих во втором ряду не было. Стража отделила ее от товарищей, и это наверняка был только первый шаг.
