— Понял, Ворон, — послушно выскочил из машины блатной. — Я только на секундочку, гляну на жмуриков.
— Только бегом, Козырь. Близко не подходи, а то тебя легавые быстро по подметкам выследят.
Водитель завел мотор, и «эмка» медленно поехала по пустынной улице. Козырь взобрался на груду кирпича и заглянул в пролом стены. Повернувшись к машине, он характерным жестом приложил руку к горлу и высунул язык, изображая мертвеца. Затем он перебежал дорогу и скрылся в том же проломе, где недавно скрылся парень, расстрелявший военный патруль.
— Давай на хазу, — проворчал Ворон. Водитель прибавил скорость, и машина, поднимая клубы пыли, скрылась за поворотом.
Когда-то на Северном рынке в Ровно был хороший ресторан. Здесь часто отмечали удачные сделки крупные торговцы. В гостинице над рестораном останавливались только государственные чиновники, приезжающие по делам торговли и потребкооперации. Это была теневая сторона торгового города. Она не имела никакого отношения к основной массе торгующих и покупающих на Северном рынке: мелким ремесленникам, приезжим колхозникам, перекупщикам и просто людям, которые пришли продать что-то ненужное из своего добра.
Как и любой рынок, Северный был очень неоднородным. Здесь всегда можно было встретить переодетых в гражданскую одежду работников уголовного розыска и НКВД. Их клиенты тоже были завсегдатаями рынка. Кто пытался сбыть краденое, кто лазил по карманам, кто занимался более сложными схемами обмана простаков.
Здание ресторана чудом не сгорело во время боев 1941 года, и потом, когда немцы уходили в 1944-м, здание тоже не пострадало. Многое было разграблено, внутри остались только пробитые пулями ободранные стены, полуобвалившиеся потолки и выщербленный паркет.
Но нашлись люди, которые сумели в одном крыле нижнего этажа открыть закусочную. Уже через месяц после оккупации на Северном рынке появилось хорошее пиво, часто из-под полы можно было получить и немецкое трофейное. Меню предлагалось на любой вкус и, главное, на любой кошелек.
Ворон сидел за столиком у окна, ковыряя спичкой в зубах. К большой рюмке водки он так и не притронулся. Официантка уже убрала тарелки, принесла кружку свежего пива, а Ворон все смотрел стеклянными глазами в окно и гонял во рту измусоленную спичку.
Наконец, он увидел Козыря, который, размахивая руками, что-то объяснял тому самому ухарю, положившему вчера в одиночку военный патруль. Козырь завел парня в закусочную, посадил у дальней стены спиной к залу, а сам двинулся к Ворону.
— Привел! — жизнерадостно сообщил Козырь, плюхаясь на стул.
— Как он? — хмуро осведомился Ворон, разглядывая спину незнакомца, который не делал попыток оглянуться и осмотреть зал. Парень смирно сидел, положив кепку на стол, и только поглаживал коротко стриженную голову.
— Хрен его знает, честно скажу! Мало он говорит, понимаешь, не вытянешь из него ничего. Вчера я его у ментов из-под носа увел, на хате одной спрятал. Он потом, когда шмон на улице под утро кончился, сказал, что мой должник. А кликухи своей не назвал. Ну, я ему: если сам должником себя посчитал, тогда сходим вечерком в одно местечко. Совместим полезное с приятным. Он согласился. И все это время проспал. Гадом буду, Ворон, он в натуре спал.
— Поверил тебе? Понял, что ты не из уголовки? — хмыкнул Ворон. — Хотя это по тебе за версту видно. Ладно, самое главное скажи: он из деловых или приблатненный?
— Ворон, ты че? — осклабился золотой фиксой Козырь. — Я-то в развалины глянул, в отличие от тебя. Он их чисто положил. Я туда бегал днем, в эти развалины, там кровищи знаешь сколько! Я тебе зуб даю, по нему вышак плачет!
Ворон неторопливо поднялся, выплюнул спичку на застиранную скатерть, взял шляпу и пошел к столу, где сидел незнакомец. Подойдя, он спихнул кепку парня на стул, а на это место положил свою фетровую шляпу. Это должно было сразу обозначить, кто есть кто. Парень никак не отреагировал, лишь смерил взглядом подошедшего да внимательно посмотрел на его шляпу.
— Ну что? — тихо, с неприязнью в голосе осведомился Ворон. — Побазарим?
— Ты тут банкуешь, — с усмешкой дернул плечом парень.
— Назовись. Откуда ты, такой ухарь, в наши места заехал и зачем?
— Много вопросов сразу, могу и не запомнить, — скривился в блатной усмешке незнакомец. — Обижаться потом будешь, скажешь, не уважаю.
— Не запомнишь сам, так мы напомним. А я не обидчивый. Некогда мне обижаться. Не успеваю. Раз, а обижаться уже и не на кого. Понимаешь?
— Ты тут банкуешь, — снова усмехнулся парень. — Ладно, я Костя Пономарь. Здесь меня уголовка еще не знает, а по сводкам я проходил давно и в разных местах. Да у них и без меня сейчас голова кругом идет. Я на «Вологодском пятаке» чалился до 43-го. Потом очередная амнистия тем, кто добровольцами на фронт подпишется.
— Что, и повоевать успел?
— Я как-то даже и не мечтал о таком счастье. Нас на железке под Полтавой самолеты накрыли. Там такое месиво было, что много кого не досчитались. Мне повезло, а двум корешам моим — кому кишки наружу, кому ноги поотрывало.
— И где ж ты все это время жировал?
— Жировать не приходилось, — уже серьезно ответил Пономарь. — Кто в тылах отсидеться решил, тех в первые два месяца выловил СМЕРШ. Эти не церемонились, никого даже в штрафбат не отправили. Всех к стенке. А я умный, я за наступающими войсками пошел. В прифронтовой полосе всегда легче затеряться. И прокормиться. А по зиме, когда немцев погнали, я осел под Харьковом. Собрал ребят покрепче. Взяли несколько магазинов, сберкассу, а потом нас одна сука сдала. Не знаю, какому богу молиться, что ушел. Чудом, такое раз в жизни бывает.
— Ловкий ты, Костя Пономарь, — разглядывая парня, проговорил Ворон. — Видел вчера, как ты с троими управился. Считай визитную карточку свою ты мне предъявил.
— Да вот только ты мне не назвался. Сижу и гадаю, с кем я тут за жизнь базарю.
— Вороном меня хорошие люди кличут. Слыхал?
— Не знаю. Может, о тебе, а может, о другом каком Вороне. Я не из здешних мест, я с Урала. После первой ходки понял, что не в масть в глубинке шерстить, подался в Москву, там и повязала меня уголовка во второй раз.
— А что же на зоне у вас кольщика хорошего не было или впадлу на себе знак верный оставить?
— Спокойно, Ворон, — усмехнулся Пономарь, — ты человек опытный, не первый день на свете живешь, людей разных видел. Я по малинам не сижу, на цырлах перед паханами не хожу. Мне перед уголовкой твои знаки ни к чему, они меня узнавать не должны, иначе хана мне. Я, может, и живой до сих пор потому, что не ношу «перстней», не звоню «колоколами». И не я к тебе пришел, ты меня сам позвал. Не нравлюсь, тогда бывай, Ворон! Увидимся на пересылке, если доживем.
— Не кипишись, Пономарь, — Ворон снова сунул в рот спичку и посмотрел на собеседника с ухмылкой. — На слово я бы тебе не поверил. Никому я не верю, но вчера ты лихость свою показал. Иди ко мне, будешь сытым, будешь всегда с наваром. У меня кореша без дела не сидят. Дела большие делаю, лихие парни мне нужны, чтобы и с головой были, и юшку пустить могли.
