— Да, я специалист, и я много разных трупов исследовала и многое могу понять, — согласилась патологоанатом. — Удар удару рознь, одним и тем же ножом можно нанести разные повреждения. Это зависит и от роста человека, который нанес этот удар, и от того, как развиты его мышцы, от навыков, от целей даже.
— Вот давайте по этому вашему плану и пройдемся, — снова улыбнулся Шаров. — Во-первых, рост.
— Человек, который нанес эти удары, был на голову примерно выше погибшего. Удары сильные и точные. Всего их нанесено было два. Первый в область левого легкого, а второй почти сверху вниз, когда Трубач согнулся от боли, в область шеи. Этот удар разбил два шейных позвонка с повреждением спинного мозга.
— Профессионально? Вы так считаете?
— Конечно. Вы знаете, товарищ старший лейтенант, почему убийца нанес удар не в сердце, а в легкое? После такого удара жертва не может закричать. А пробитое сердце еще не гарантирует мгновенной смерти. А второй удар в шею имел целью окончательно обездвижить жертву. Он оставил беспомощного Трубача умирать на улице, зная, что тот не сможет позвать на помощь, рассказать приметы убийцы, не сможет уползти с места преступления. Впрочем, после нанесения ему ударов жил этот человек едва ли больше пары минут.
— Странно, — вздохнул Шаров. — Зачем убивать пожилого человека таким способом? Пусть он активист, и убивали его, чтобы насолить советской власти. Можно было просто застрелить из автомата или пистолета. Ладно, не хотели шуметь, убили ножом, но опять же…
— Я вам еще одну странность подскажу, — добавила женщина. — В грудь его ножом ударили не прямо, а как бы сбоку. Ну, например, Трубач стоял к убийце лицом, а потом повернулся к нему боком, и тот нанес удар ножом.
— Отвлек чем-то, но зачем? Трубач все равно не смог бы оказать серьезного сопротивления. Хотя… Скажите, при ударе в область груди много крови вылилось из раны в тот же момент?
— Нет, в момент удара крови мало. Основная часть излилась в тот момент, когда убийца извлекал орудие убийства из тела.
— Может быть, убийца не хотел, чтобы на него попала кровь убитого? — предположил Шаров. — Тогда это объясняет многое. Или убийца был очень хорошо одет, например, в какую-то форменную одежду? Кстати, а что за нож мог использовать преступник?
— Обоюдоострый клинок шириной около трех сантиметров.
— Кинжал?
— Скорее, это самодельное оружие, — ответила женщина. — У кинжалов и другого холодного оружия фабричного производства хорошая сталь и острые кончики. А у этого конец заужен, давно не точен или изготовлен кустарно. Второе мне кажется более вероятным.
— Воровская заточка? — дошло до Шарова. — Вы с такими сталкивались в своей практике?
— Да, может быть, и заточка. Имеется много разновидностей этого оружия, но во всех случаях они, как правило, плохо сделаны. Хотя в колониях, насколько я могла видеть, делают иногда очень красивое и качественное оружие. Но это, видимо, на показ или в качестве подарков. А здесь не жалко после убийства и выбросить.
На улице было очень свежо. Шаров вдохнул полной грудью и поморщился. Казалось, трупный запах накрепко въелся в слизистую оболочку носа и будет теперь преследовать его вечно. Вот и запах весны он перебивает.
А ведь май, голубое небо, и сегодня должно было быть свидание с Оксаной! Только вот вернуться засветло в Ровно Олег не успеет. Он давно уже привык не назначать точного времени, учитывая специфику своей работы. Если успею, то приду, если сумею освободиться, если удастся вовремя вернуться… А что делать — очень неспокойное время. Область за областью освобождают от фашистской оккупации, столько остается недобитков, столько затаилось врагов, чьи руки обагрены кровью советских людей, кровью тех, кто сражался с гитлеровцами, не жалея жизней.
Рядом раздался автомобильный сигнал, и Шаров с неудовольствием отметил про себя, что задумался и не заметил, как с ним поравнялась машина. «Так можно и на пулю нарваться, старлей!»
— Олег, — из машины вышел капитан Бессонов и поманил оперативника к себе. — Ты закончил в морге? Результаты вскрытия готовы?
— Да, вот, — Шаров открыл было папку, чтобы вытащить бланки актов. Но Бессонов махнул рукой и велел садиться в машину. — Потом, все потом, Олег. Это официальный документ, который обязан быть. А вот что ты можешь мне рассказать о том, что там между строками написано?
— Понимаю вас, Владимир Сергеевич, — кивнул Шаров. — В акте многого не напишешь. А есть еще и впечатления. У меня после разговора с патологоанатомом осталось впечатление, что это не было нападением националистов на советского активиста, бывшего партизана.
— А что это было? — хмуро спросил Бессонов.
— Убийство, которое произошло после разговора Трубача с кем-то. Или оно было подготовлено заранее, или произошло спонтанно, но мне кажется, что это — не акция возмездия или устрашения.
Бессонов молча кивал головой и продолжал смотреть вперед, на дорогу. Водитель-сержант молча крутил баранку, прекрасно зная, куда ехать. Шаров недоверчиво смотрел в мощный затылок московского капитана. А зачем он приехал сюда, если совсем недавно в Ровно просил сразу привезти и показать ему материалы по расследованию убийства Михая Трубача? И не случайно я с ним встретился, он знал, что я в морге, и ждал меня с машиной. А куда мы, кстати, едем?
— А куда мы едем? — спросил Шаров.
— На место убийства Трубача, — коротко отозвался Бессонов.
— Я вчера знакомился с материалами дела. Следователь показывал протокол осмотра места происшествия.
— Я знаю, я читал его, — прервал Шарова капитан.
«Ого! И когда только успел? — снова удивился Шаров. — Он, что же, не доверяет нам? Отправил сюда, а сам следом идет и знакомится со всеми материалами следствия. Не удивлюсь, что и с актом вскрытия он раньше меня познакомился. Только вроде симпатия к этим капитанам стала просыпаться, и снова — странности, игры в большое московское начальство, которое не удосуживается поделиться планами. Трудно работать, когда нет единого сработавшегося коллектива».
Они вышли из машины, Бессонов уверенно двинулся по унылой улочке в сторону короткого переулка между двумя рядами старых двухэтажных домов. Точно, капитан привез его на то место, где нашли убитого Михая Трубача. Бессонов вдруг остановился, повернулся к Шарову и взял его за пряжку портупеи. Странно, но выглядел капитан сейчас унылым и каким-то виноватым. Это что еще за новости?
— Слушай, Олег, — Бессонов заговорил тихим глухим голосом, теребя пряжку на портупее Шарова. — Я вообще-то не должен этого говорить. Это оперативная информация, которая не подлежит разглашению, Ну, ты все наши приказы и так наизусть знаешь. Никому не буду говорить, а тебе скажу. Понимаешь, нужно мне сказать хоть кому-то. Лешка Васильев и так знает.
— Да что случилось Владимир Сергеевич? — растерялся Шаров.
— Видишь ли, — Бессонов отпустил наконец ремень Шарова и посмотрел в сторону переулка. — Михай был моим человеком. Он выполнил одно мое поручение и погиб. Я не знаю, почему и за что его убили. Где-то я не просчитал ситуацию, чего-то я не учел здесь, а он из-за этого погиб. Хороший был мужик. Преданный Родине, коммунист настоящий, борец несгибаемый. А я его, получается, под нож подставил.
