Да и сам выбор в пользу перехода из юриспруденции в политику Франклин сделал не без труда, столкнувшись с недовольством и противодействием матери, полагавшей, что ее сын должен идти по пути отца и вести «спокойную, размеренную жизнь в Гайд-Парке», наслаждаясь комфортом сельского эсквайра с твердым доходом, обычным кругом семейных забот и относительно скромными запросами. Без поддержки Элеоноры, которая, напротив, втайне полагала, что политика отвлечет Франклина от рутины уолл-стритовской конторы, не дающей выхода кипучей энергии ее мужа, хотя, выше всего ставя добропорядочность, она помнила слова из завещания отца своего дяди Теодора Рузвельта: «Я испытываю стыд за страну. Мы не можем больше выносить правительство столь же коррумпированное, как наше». Этот призыв «взяться за оружие» оставил ее равнодушной. Опасения, что политик легко может стать добычей владельцев салунов и хозяев городских конок, перевесили заботы о нравственном здоровье Франклина, готового от скуки впасть в депрессию, запить или раствориться в семейных заботах.
Если для матери сюрпризом было «обручение» ее сына с политикой, то для его жены Элеоноры столь же абсолютно неожиданным оказалось то, что Франклин, как и его отец, предпочтение отдал Демократической партии, внутренне почувствовав, что демократы лучше пропитались популистским духом, живее реагируют на ветер перемен. Никто не заметил, как начался процесс внутреннего размежевания «дяди Тедди» с представителем молодых демократов Нью-Йорка Франклином Рузвельтом. Никаких особых согласований с обожаемым дядей последнему не потребовалось и не могло быть. Франклин Рузвельт не нуждался в политическом паровозе. Все понимали, что Франклин сам знает, что делать. Обошлось простым уведомлением.
Дело в том, что Теодор Рузвельт в начале 1909 г. сдал свою вахту в Белом доме консервативному республиканцу У. Тафту. Правящая партия оказалась в состоянии внутреннего брожения и раскола. Причина: протестное движение за реальные реформы пустилось в самостоятельное плавание и приобрело общенациональный характер, в него оказались вовлечены главные общественные слои и классы {9}. Заметную роль приобрело социалистическое движение. Его лидер Юджин Дебс бросил вызов лидерам ведущих партий – Республиканской и Демократической. Молодой Рузвельт сам сумел убедиться, что растущая популярность социалистов объясняется низким уровнем жизни рабочих в основных отраслях экономики – угольной, автомобилестроении, сталелитейной, текстильной, швейной и т. д. Поездка Рузвельта в угольные районы штата Кентукки, затеянная как туристическое путешествие, неприятно поразила его и заставила задуматься. Лик подлинной трагедии шахтеров, вчерашних иммигрантов из многих стран, живущих впроголодь в лачугах и каждый день рискующих жизнью, стал выразительным проявлением тяги людей к новым ценностям.
Республиканская партия утратила ощущение этих новых, совсем неожиданных для поверивших в неповторимость Америки – «храма на холме» – как беспроблемного государства широкого и глубокого социального недовольства, несоответствия устаревшего законодательства с идущими переменами. Теодор Рузвельт, признанный харизматический лидер и идеолог партии, уйдя с головой в пропаганду военной мощи США и «жесткой силы», едва не проворонил крен влево среди рабочих, средних слоев, интеллигенции, фермеров и даже части крупной буржуазии. Поддержка им прогрессистского крыла республиканцев выглядела несколько запоздалой на фоне активизации фракции демократов в конгрессе и вне его стен в поддержку перемен и реформ, вызывавших всеобщее одобрение: регулирование железнодорожных тарифов в сторону их уменьшения, прямые выборы сенаторов, снижение подоходного налога и т. д. Демократы менялись на глазах, в лоне партии появились яркие политики и ораторы, завоевавшие славу защитников низов, рабочих и фермерских заступников, антимилитаристов и обличителей «баронов-грабителей» {10}. Среди них выделялась фигура университетского профессора Томаса Вудро Вильсона, дальновидного либерального реформатора, умеющего помимо всего прочего глобально мыслить в духе проектов нового мирового порядка без войн и сосуществования больших и малых народов, чья биография не была запятнана бюрократическими скандалами и близостью к коррупционным кланам.
Выборы губернаторов и членов законодательных собраний штатов в 1910 г. сулили демократам большой успех. В округе по выборам в законодательное собрание штата Нью-Йорк с центром в Покипси, т. е. поблизости от Гайд-Парка, демократы могли уверенно рассчитывать на победу, хотя в сельских районах фермеры по традиции продолжали голосовать за республиканцев. Потомственный молодой аристократ с магическим для сельского населения именем Рузвельт не мог не показаться лидерам местных демократов находкой, хотя некоторые инвесторы принятие его в компанию демократов считали ненадежным. Впоследствии сам Франклин говорил, что его «похитили» на улицах Покипси для того, чтобы сделать членом нижней палаты законодательного собрания в Олбани. Вскоре же политическая кампания настолько захватила Рузвельта, что, как вспоминала много позднее Элеонора, она «вытеснила его любовь к ней, навсегда заставив забыть романтику и счастливые дни женитьбы».
Накануне осенних выборов 1910 г., первых выборов в его жизни, 28-летний Франклин Рузвельт, отец четверых детей, по-прежнему напоминал старшекурсника Гарварда – высокий, худощавый, с голубыми глазами и правильными чертами лица, без единой морщинки на лбу. С неизменным желанием быть в центре событий он был недоступен для Элеоноры даже тогда, когда был вместе с семьей на отдыхе. Он уходил на яхте в океан, утром занимался лошадьми. Внезапное усложнение дел с выдвижением его кандидатуры на выборах в законодательное собрание Нью-Йорка полностью поглотило силы и время Франклина, который с головой погрузился в создание своего собственного избирательного блока, независимого от спонсоров и финансовых подпорок со стороны большого бизнеса. «Как вы знаете, – говорил он членам комитета по отбору кандидатов от демократов, – я принимаю предложение о выдвижении кандидатом, будучи абсолютно не зависимым от кого-либо. Я не обязан ни одному человеку, я не нахожусь под влиянием специальных интересов, я сам по себе. Я не должен вам говорить, что не намерен сидеть, сложа руки. Напротив, нам предстоит очень насыщенный событиями месяц…» {11}
Франклин исколесил на автомобиле, красном «Максвелле» с открытым верхом, взятым в аренду, весь штат, за пять изнурительных недель пожав тысячи рук и неизменно обращаясь к встречавшим его избирателям с неформальными и теплыми словами «Друзья мои…». В отдельные дни он произносил до десяти речей, ни одна из них не сохранилась, но историки обнаружили в бумагах Рузвельта высказывание, приписываемое Аврааму Линкольну: «Я не убежден в своей победе, но я знаю, что я говорю правду. Я не могу быть уверенным в своем успехе, но я нахожусь на стороне добра. Я должен быть с теми, кто на стороне истины и должен расстаться с теми, кто живет во лжи». Франклин этой цитатой сумел растрогать черствых фермеров, по традиции с недоверием относящихся к демократам.
Активность экс-президента Теодора Рузвельта, вновь поднявшего знамя борьбы «против реакционеров» в своей партии с расчетом в какой-то момент снова включиться в гонку за Белый дом в качестве кандидата от третьей прогрессивной партии, сильно осложняла шансы Франклина. Однако он не боялся выглядеть отбившимся от стаи. «Я не Тедди», – говорил он, обращаясь к толпе. Собравшиеся отвечали ободряющим смехом, не улавливая различия между платформами обоих Рузвельтов, но интуитивно испытывая больше доверия к молодому политику, когда он обличал привилегии верхов, мошенничество и коррупцию властных структур. К тому же в отличие от дяди племянник демонстрировал превосходное чувство юмора, предельную близость к «людям, живущим в долине Гудзона», готовность встречаться с ними в самых отдаленных местах округа, в тавернах и на обочине дорог и представлять их интересы «каждый день из 365 дней в году и каждый час из 24 часов в сутках». Для «грязных» фермеров, населяющих штат и 60 лет голосовавших за республиканцев, ненавидящих демократов из надменных городов, не похожая ни на что, очень подкупающая своей простотой и лаконичностью манера общения с ними значила больше, чем длинное перечисление грандиозных задач, стоящих перед обществом в целом. Этот стоящий перед ними красавец верзила выглядел очень убедительным, когда говорил своим ясным и модулирующим голосом, что их фермерские лидеры продали их и что он будет их «настоящим представителем» {12}. Харизма молодого Рузвельта блокировала пропаганду республиканцев, повесивших на него ярлык «богатого молодого человека», устроившего «водевильное путешествие в интересах фермеров».
