Рузвельт открыто заявил о своей поддержке «плана Макдональда» и призвал все страны отказаться от наступательного оружия. Антигерманское острие этого заявления было подкреплено обещанием (в случае достижения приемлемого соглашения по сокращению и контролю вооружений) отказа от традиционного нейтралитета (т. е. от права поддерживать отношения со всеми воюющими странами) и проведения консультаций с другими государствами в ответ на возникновение угрозы всеобщему миру. Президент обещал также не чинить никаких препятствий коллективным действиям, направленным против страны, которую США и другие государства рассматривают как агрессора. Подразумевалась, разумеется, Германия. Это было понятно всем, хотя значение этих заявлений было снижено пояснениями К. Хэлла и Н. Дэвиса, представителями США на Конференции по разоружению, немедленно уточнившими, что их страна не будет участвовать в каких-либо коллективных санкциях против страны-агрессора.
И все же достигнутый моральный эффект был значительным. В Англии и во Франции инициатива президента была встречена с энтузиазмом. Рузвельт предстал в глазах мирового общественного мнения государственным деятелем, не отгораживающимся от участия в разрешении международных конфликтов и в принципе готовым использовать влияние своей страны для поддержания мира. В Париже полагали, что они фактически получили гарантии безопасности. Даже провал Международной экономической конференции (Лондон, май – июль 1933 г.) в результате отказа Рузвельта принять согласованные там решения и неожиданного отречения его от идеи совместных акций в пользу односторонних мер не нанес серьезного ущерба тому сценарному плану, который был разработан президентом наедине с самим собой. Внушить европейцам, что они и шагу не могут ступить без США, и одновременно вдохнуть в них надежду, что все самые сложные мировые проблемы (включая экономическое восстановление) решаемы посредством непрерывного переговорного процесса – вот что предусматривал этот план.
Стремясь сгладить отрицательное впечатление, которое произвели во многих европейских странах его ошеломляющие повороты во время лондонской экономической конференции, и дабы не убить надежд на конструктивную роль США в европейских и мировых делах, Рузвельт 30 августа 1933 г. направляет два послания: одно – премьеру Макдональду в Лондон, другое – Норману Дэвису, уезжавшему на переговоры по разоружению в Женеву. В первом он, выражая свою поддержку («в целом») «плана Макдональда», высказался за достижение соглашения. Рузвельт писал: «Ничто так не содействует установлению лучшего морального климата в мире и не помогает улучшению экономического положения, как соглашение о немедленном и существенном сокращении вооружений под соответствующим наблюдением и контролем. Я отдаю себе отчет в существующих здесь технических и политических проблемах, но верю, что если есть воля для их решения, то такое соглашение возможно» {25}.
В послании Макдональду, однако, Рузвельт дал понять, что при всей приверженности Соединенных Штатов европейскому миру он возлагает всецело ответственность за его поддержание на Англию. Более того, в инструкциях, которые президент направил Дэвису и которые тот должен был довести до сведения всех заинтересованных сторон, Рузвельт рекомендовал Макдональду, Даладье (тогда премьер Франции), Муссолини и Гитлеру встретиться для обсуждения и урегулирования всех вопросов. Он говорил уже лишь о своем сочувствии Франции и ничего о том, как Англия, Франция, США, СССР и другие страны могли бы остановить милитаризацию Германии и поставить заслон территориальным притязаниям Гитлера. Хотя письмо Дэвису было составлено в очень осторожных тонах, смысл его был абсолютно ясен: президент настаивал на уступках Германии, что могло бы, как он писал, дать возможность «европейским народам освободиться от тирании страха» {26}.
Платонические призывы к миру и указания на заинтересованность США видеть Францию достаточно сильной перед лицом опасности со стороны Германии могли разозлить, но не обмануть Гитлера. Они не заставили его отказаться от выполнения плана ревизии Версальской системы под прозрачным прикрытием чистейшей демагогии о всеобщем и полном разоружении. 15 сентября барон фон Нейрат, министр иностранных дел Германии, потребовал, чтобы Конференция по разоружению признала равноправие Германии в области вооружений, а 14 октября 1933 г. германское правительство заявило о выходе из Лиги Наций. Идея уступок и компромиссов, таким образом, дала неожиданный результат, обернувшись приобретением Германией свободы рук в отношении военных статей Версальского договора. США не протестовали. Что, если действительно уравнение могло дать шанс восстановления стабильности и всеобщего доверия?
Фиаско в Женеве не было неожиданным для Рузвельта. Он как будто предвидел его и втайне надеялся, что именно такой оборот событий позволит ему, не разрушая сотрудничества с пацифистскими элементами, продвинуть вперед программу строительства большого флота и сосредоточиться на неотложных внутренних проблемах под благовидным предлогом необходимости выдержать паузу для подготовки новых демаршей в пользу мира. Были причины и поважнее: могущественные силы – крупные монополистические объединения, связанные тесными узами с германской тяжелой промышленностью, усиливали давление, добиваясь от Рузвельта пойти по пути упрочения дипломатических связей с гитлеровской Германией. Все это требовало, конечно, обдумывания, ведь и сам президент как будто склонялся к мысли, что с Гитлером следует вести диалог в надежде образумить горячие головы среди германских реваншистов или содействовать появлению сильной центристской проамериканской партии, способной оттеснить Гитлера и взять в конечном итоге бразды правления в свои руки.
Однако о демонстративном сближении с Третьим рейхом, уже проявившим свои палаческие наклонности и имперские притязания в условиях общего демократического подъема в стране и нарастания антифашистских настроений, не могло быть и речи. Все более удаляясь от поддержки даже той половинчатой позиции в отношении практических коллективных мер по сохранению безопасности в Европе, которую он занял весной 1933 г., Рузвельт не отказывал себе в удовольствии показывать, что его отрицательное отношение к попыткам взорвать мир остается неизменным и что его правительство готово содействовать усилиям Лиги Наций в деле сохранения мира, но… не выходя за пределы чисто морального выражения своих симпатий или антипатий. Впрочем, внутренне он считал, что с Германией снова придется воевать. Назначение послом в Германию по рекомендации полковника Хауза и министра торговли Роупера профессора истории Чикагского университета, ярого «интернационалиста» вильсоновского «призыва» и джефферсонианца, Уильяма Додда показывало, что президент хотел бы сохранять полную самостоятельность в оценке положения в Германии после прихода Гитлера к власти и в суждениях о возможных последствиях этого для всеобщего мира и германо-американских отношений.
Додд, изначально и безоговорочно испытывавший неприязнь к фашистскому режиму, отправился 5 июня 1933 г. в Германию с тяжелым сердцем и надеждой на возможность воспользоваться правом на отставку через год {27}. Чувство уверенности в правильности сделанного им, 60-летним ученым, никогда не служившим на дипломатическом поприще, выбора поддерживалось только расположением президента и ощущением, что между ними существует единство понимания стоящих перед европейской политикой США задач. Додд не придавал значения навязчивому стремлению соответствующих отделов госдепартамента и лично государственного секретаря К. Хэлла наставлять его в духе подчеркнутой корректности к фашистскому режиму {28}. Полученное разрешение сноситься непосредственно с Белым домом создавало относительный душевный комфорт и желание говорить суровую правду без оглядки, не останавливаясь перед соображениями соблюдения взятого тона по отношению к изоляционистскому большинству конгресса.
