В этом контексте, по-видимому, и стоит рассматривать анализ ситуации, возникшей в связи с германо-советским пактом, содержащийся в многочисленных записках С. Хорнбека, выполненных им по поручению руководства госдепартамента сразу же после того, как сообщение о подписании пакта достигло столицы Соединенных Штатов. Собственно, в представлениях Хорнбека о расстановке сил ничего не изменилось. Он не посчитал даже нужным упомянуть об англо-франко-советских переговорах и о тех возможностях, которые были упущены в связи с их провалом. По-видимому, опытный американский дипломат подозревал, что, не имея гарантий со стороны Америки, Англия и Франция не решатся всерьез воевать с Германией и не пойдут на военный союз с СССР. Москве они не доверяли, ее военный потенциал в расчет не принимали. Отвечая на главный вопрос, как США следует поступать в сложившейся обстановке, и сознавая безнадежность возобновления прямых призывов к Гитлеру сохранять мир (о чем велась речь в кабинетах госдепартамента), С. Хорнбек писал К. Хэллу:
«24 августа 1939 г.
Г-н Секретарь,
вчера пополудни Вы попросили нас представить соображения по вопросу о том, каким путем (или путями) нашему правительству необходимо следовать, имея в виду участие в мерах по предотвращению возникновения войны, явно нависшей сейчас над Европой, и вообще допустимо ли такое участие.
Я постоянно и до сегодняшнего дня, и после случившихся событий многократно обдумывал этот вопрос. Вчера на совещании я воздержался от высказывания своих суждений в связи с тем, что Вы поставили перед нами в качестве возможного варианта решения вопрос об обращении к Гитлеру с призывом к здравомыслию, а также с учетом существа конфликта, его правовых и моральных аспектов. У меня нет ни малейшей надежды на то, что та или иная форма моральной или правовой аргументации или увещеваний заставит Гитлера отказаться от осуществления того курса, следовать которым он посчитал нужным, опираясь на военную мощь. В ряде случаев Гитлер уже, в сущности, с успехом создал состояние войны, не начиная военных действий. С точки зрения военной готовности и стратегических преимуществ он сейчас находится в выгодном положении, что позволяет ему, если он посчитает необходимым, пойти на риск войны с его противниками в Европе. Если речь идет о нашем правительстве, с учетом существующих ограничений в его деятельности я могу себе представить только один вид действий, который в случае его использования может остановить Гитлера от следующего шага (т. е. от давления с использованием военной силы на Польшу). Этим действием, я считаю, может быть декларация президента США о том, что в случае возникновения войны в Европе он, президент, приложит все усилия с тем, чтобы использовать моральное и экономическое влияние США на стороне тех стран, которые в такой войне будут сражаться за свою независимость во имя закона, справедливости и порядка. Я хорошо представляю, что в случае, если президент предпримет такие действия, он возьмет на себя огромную ответственность и в политическом отношении огромный личный риск. Я не хочу сказать, что на нем лежит обязанность поступать именно так. Я только хочу сказать, что не вижу никакого другого способа действий для нашего правительства, который в настоящий момент имел бы хоть малейший шанс серьезно повлиять на планы и решения Гитлера и сохранить мир. Мне не нужно Вам говорить, что в изложенном мною предложении не рассматривается вопрос о потенциальном эффекте такого решения на общественное мнение нашей страны или других стран; я обсуждаю здесь только один момент: возможное воздействие его на Гитлера в связи с вставшим уже во весь рост вопросом о войне или мире» {36}.
Итак, «увещевания» Гитлера бесполезны, война, в сущности, в скрытой форме уже идет, и поэтому эффективные попытки удержать Гитлера от перехода к открытым действиям требуют максимальной концентрации воли и мужества. По мнению С. Хорнбека, США в сложившейся обстановке должны были применить имеющийся арсенал «сдерживания», впрочем не выходя за рамки, определенные законодательством о нейтралитете, то есть оставаясь вне вооруженного конфликта и не давая втянуть себя в него. Понимал ли Хорнбек, что и в том «крайнем» варианте, который предлагал он, странам, противостоящим агрессии, отводилась, в сущности, пассивная роль? Вся инициатива отдавалась Гитлеру, каждый должен был позаботиться о себе самом. Не потому ли советско-германский пакт от 23 августа в сознании дипломата не запечатлелся в качестве такого события, которое решительно все переворачивало с ног на голову и создавало принципиально новую ситуацию в Европе?
Но информация шла сплошным потоком и из других регионов мира, и С. Хорнбек вновь берется за перо, с тем чтобы оценить положение на Дальнем Востоке, которое внезапно стало выглядеть иным. Его новая записка руководству госдепартамента в отличие от предыдущей безымянной докладной получает четкий заголовок «Положение, сложившееся на Дальнем Востоке под влиянием текущих событий в Европе». Текст гласил:
«Сообщения из Японии, поступившие сегодня, показывают, что в ходе обсуждения ситуации, возникшей сразу же после подписания советско-германского пакта «о ненападении» представитель военно-морских сил заявил о единстве мнений японской армии и военно-морских сил страны относительно необходимости проведения Японией независимого внешнеполитического курса. Стало известно, что император намеревается собрать Имперский совет для обсуждения внешней политики. Сообщают также, что преобладающим официальным мнением является следующее: Япония должна стремиться улучшить свои отношения с Соединенными Штатами и Великобританией («по той причине, что Германия в их глазах утратила доверие»). И еще стало известно, что Япония решила поставить под «контроль» антибританскую кампанию в Китае.
Автор этой записки (С. Хорнбек. – В.М.) полагает, что японское правительство в течение ближайших нескольких дней (возможно, недель) не примет никаких новых решений в сфере большой политики или стратегии; скорее всего, оно будет наблюдать за развитием событий и будет занято обдумыванием и согласованием точек зрения. Следует считать, что в интересах нашей страны это также совпадает с нашими принципами и политикой, сейчас не вмешиваться прямо в процесс идущего обдумывания с целью повлиять на него. Все факты и суть сложившейся сейчас ситуации на Дальнем Востоке, а также главные события в Европе в целом ясны и представлены перед взором японского правительства достаточно доказательно.
Любой жест, который исходит от нас, будет ли он носить дружеский характер или наоборот, скорее всего будет неверно истолкован. Если и после того, как японцы придут к убеждению, что они нуждаются в друге или друзьях, они сами найдут пути и средства для того, чтобы официально добиться этого – так же, как это делают многие из них неофициально, – постепенно изменяя наше отношение к ним в дружественном плане. В последние два года они приобрели огромную самоуверенность. В своей практической политике они стали воинственными и жестокими. Сейчас они начинают бояться. Чем скорее они поймут, что для того, чтобы иметь друзей, они должны заслужить дружбу, тем скорее они будут склоняться к модификации своих методов, которые должны продемонстрировать их стремление продолжать и укреплять дружеские отношения (с США. – В.М.). На какое-то время мы можем позволить себе стоять в стороне – не расслабляясь и даже, может быть, увеличивая наше дипломатическое давление с целью защиты наших интересов, давая возможность неблагоприятному развитию событий в полной мере оказывать свое влияние на разработку Японией ее внешнеполитического курса» {37}.
