Глава 14
Мы наняли Гитлера
Канцлера Вирта склонил к крестовому походу за «свободу в военной области» генерал-полковник фон Зект, который занимал пост главы рейхсвера, а за кулисами был серым кардиналом перевооружения. Густава убеждать было не нужно. Как он писал двадцать лет спустя, «все во мне восставало против мысли… что немецкий народ будет порабощен навечно». Он чувствовал, что «если Германии и суждено когда-либо возродиться и сбросить оковы Версаля, то концерн «Крупп» должен готовиться к этому дню». Осознавая, что «Германия должна снова воевать, чтобы подняться», понимая «чувства рабочих, которые до последнего дня, преисполненные гордости, работали на вооружение Германии», он обвел взглядом сталелитейные цеха в солнечный день заключения перемирия 1918 года. «В то время, – вспоминал он, – ситуация казалась безнадежной». И все же он не сомневался в том, что хорошо знал немцев; а потому – «я никогда не сомневался в том, что, хотя на данный момент все говорило не в нашу пользу, в один прекрасный день все переменится». Переживая период послевоенных трудностей, провожая свою ожидающую ребенка жену в Зайнек, а также во время банкета, сервированного золотыми приборами, он обдумывал варианты: «Станки приведены в негодность, инструмент поломан, но люди остались, люди в конструкторских бюро и в цехах, работая слаженно и с энтузиазмом, довели технологию изготовления немецких орудий до абсолютного совершенства. Их мастерство необходимо поддерживать любой ценой… Несмотря на противодействие, я хочу и обязан сохранить фирму «Крупп» как оружейное предприятие… Я никогда не чувствовал столь настоятельной внутренней потребности нести ответственность за все свои поступки, как в те судьбоносные недели и месяцы 1919–1920 годов. И тогда я ощутил себя втянутым в некий магический круг сформировавшейся трудовой общности».
Оглядываясь с вершины 1941 года на мрачные 1919–1920 годы, Крупп подумал, что решения, которые ему пришлось принять в то время, были самыми трудными в его жизни. Он считал себя не вправе уклоняться от выполнения своего долга, который видел в том, чтобы «годами вести тайную научную и организационную подготовку и быть готовым, когда придет назначенный час, вновь работать для германских вооруженных сил, не потеряв ни минуты времени, ни крупицы опыта». Позже он уверовал, что высшим достижением его карьеры было следующее: «Когда Адольф Гитлер был облечен властью, я имел честь доложить фюреру, что фирма «Крупп» готова почти безотлагательно начать перевооружение немецкого народа без каких-либо пробелов в опыте. Кровь товарищей в Пасхальную субботу не была пролита напрасно».
Он мог бы добавить, что и месяцы в тюрьме, принесшие ему мучения, не были потрачены впустую. Но как он достиг своего чуда? Соглашение, которое подписал Вирт, было опубликовано 15 июля 1921 года в вечерних газетах Германии и Пруссии, и там, в частности, говорилось, что производственная деятельность акционерного общества «Фридрих Крупп, Эссен – Рур» должна быть ограничена одним видом орудий, в количестве не более четырех в год. Что касается снабжения военного флота, то фирме надлежало ограничиться поставкой достаточного количества орудий, их установочных приспособлений, подъемников для снарядов, устройств для автоматического ведения огня и брони, которая могла бы понадобиться для замены проржавевшего оснащения веймарского малого флота. Даже эта малость стала предметом проверки и инспектирования Контрольной комиссии союзных держав, которая была направлена в Эссен, чтобы дышать в спину Круппу. Густав ненавидел инспекторов комиссии и членов СПГ, которые были их добровольными помощниками на заводах. (Сами они при этом сильно рисковали. С каждым годом текущего десятилетия все больше социал-демократов становились жертвами ультраправых политических убийц, к которым судьи Веймарской республики проявляли поразительную снисходительность.) Он считал их «ищейками», и даже после того, как вражеские чиновники уехали из Рура, его бесило само воспоминание «о грубых, несговорчивых членах Контрольной комиссии, особенно о представителях Франции, а также о широкой сети шпионов и доносчиков…».
В эти первые годы еще одна сила из-за границы вмешивалась в дела «Гусштальфабрик». Это были иностранные корреспонденты, так как в мире зловещая фамилия Крупп вызывала большое любопытство. Их всех до одного удалось «провести», как злорадно выразился Густав. Корреспондент «Крисчен сайенс монитор» дивился, с какой легкостью конструкторы орудий перестраивались на производство паровозов. «Мирное время сводит счеты с Круппом, – писала «Манчестер гардиан». – Можно не сомневаться после посещения заводов Круппа, что из них изгнано все, что имело хоть малейшее отношение к производству оружия». «Ревью оф ревьюз» с восторгом обнаруживает «лишь один до нелепости маленький закуток в дальнем уголке огромного цеха, который мог бы быть приспособлен для военных целей». «Ливинг эйдж» отмечает в сводном балансе фирмы за 1919/20 год достопамятные слова: «В течение отчетного года впервые за два поколения заводы Круппа, согласно условиям Версальского договора, не выпускали никакой военной продукции». А журнал «Сайентифик америкэн» по требованию Густава принес публичное извинение за то, что создал у своих читателей впечатление, будто из Эссена в Бразилию незаконным образом, тайно отправляются орудийные лафеты. (Незадачливый журнал ухватился за одну сделку, которая оказалась законной. Крупп выполнял довоенный заказ.) Некоторые корреспонденты впадали в лирический тон. Один из них давал пространное описание Штаммхауса – «святая святых Круппов и единственного осязаемого свидетельства, восходящего к традициям могущественной династии». В это время другой журналист, корреспондент «Литерери дайджест», услаждал своих читателей рассказом о том, как его встретил симпатичный старый сторож, «куривший рейнскую трубку и улыбавшийся грустной улыбкой». Корреспондент этого издания сообщал, что он осматривал «Гусштальфабрик» в сопровождении Георга Карла Фридриха «Бруно» Баура, одного из крупповских директоров. «Здесь погребено прошлое Германии, – процитировал он в заключение слова Баура, – но в этих старых печах таится и будущее Германии».
«Таится» было очень подходящим словом. Если бы корреспонденты обменялись впечатлениями, они заметили бы странное совпадение: все те, кто приходил на заводы с фотоаппаратами, неизменно с огорчением обнаруживали, что ни единого снимка не получилось. Почему-то каждая пленка оказывалась передержанной. Они могли бы вспомнить, что, перед тем как покинуть завод, получали приглашение на небольшой завтрак в столовой главного управления, очень легкий, за счет Круппа. Пока они ели, в объектив аппарата направлялся инфракрасный луч. Делалось это не потому, что якобы один из стволов «парижской пушки», согласно эссенской легенде, установили вертикально и обложили кирпичами, замаскировав его под фабричную трубу. Или другой миф о том, что Крупп выпускал разборные детские колясочки, которые можно было собрать в пулемет. Крупповцы были гораздо хитрее. Да, в это время он вел запрещенные работы, но никакой запрещенной продукции не выпускал. Она оставалась на чертежных досках, однако Крупп опасался, что какая-нибудь фотография может случайно запечатлеть чертеж, который позже попадется на глаза опытному военному инженеру.
Беспомощность Контрольной комиссии на протяжении всех шести лет ее пребывания в Эссене кажется необъяснимой. Разумеется, о каждом ее действии главное управление узнавало заблаговременно, и припрятать компрометирующие документы было, конечно, нетрудно; еще когда французы оккупировали Рур, Густав вызвал к себе артиллерийских инженеров и, поручив их, вместе с их чертежами, заботам молодого энергичного администратора, отослал в берлинский пригород Шпандау, где они и продолжали свою работу на снятых для этого квартирах. Однако Крупп не всегда был таким скрытным. В конце ноября 1925 года Зект прибыл на виллу «Хюгель», чтобы поселиться в прежних кайзеровских апартаментах и в течение пяти дней посетить цеха. Мандат комиссии был действителен четыре месяца, и не было данных о том, что визит генерал-полковника вызвал интерес инспекторов или что у них вызвали подозрение частые выезды ведущих артиллерийских инженеров в страны, которые во время войны сохраняли нейтралитет. Наверное, один только размер заводов убил их; наверное, их затянувшееся пребывание в унылом и враждебном городе истощило их силы; наверное, они погрязли во внутренних ссорах. Густав полагал, что причина всех этих «издевательств» была в нем, и длинный перечень выпускаемой концерном мирной продукции отвлек их внимание. Ко всеобщему удивлению, Крупп начал выпускать продукцию, которая и в самом деле выглядела абсолютно не имеющей ничего общего с предыдущим производством вооружений. Таким образом, даже инспекторов Союзной комиссии водили за нос. Навесные замки, молочные бидоны, кассовые аппараты, дорожные машины для ремонта путей, мусоровозы и тому подобное и в самом деле не вызывали подозрений, и паровозы и автомобили тоже производили абсолютно мирное впечатление. Можно не сомневаться, что непрошеных гостей дурачили с помощью не только «мирной продукции», но и большой лжи, которую в Берлине периодически поддерживал юридический департамент веймарского министерства обороны, твердивший, что «Версальский мирный договор является, кроме того, германским законом, а посему обязателен для всех немецких граждан. Эти обязательства стоят даже выше статей конституции Германии». По «решению рейхстага», члены правительства, участвовавшие в подготовке к мобилизации сил вермахта, могут «предстать перед государственным судом за преступное нарушение их формальных обязанностей в соответствии со статьей 59 конституции».
