В Нюрнберге Отто Кранцбюлер уверился в том, что жертвы, принесенные на алтарь войны Клаусом, Бертольдом, Харальдом и Экбертом, оказали решающее влияние на поведение Альфрида в начале 1940-х годов. «Он был самым старшим из пяти братьев, вернее, из четырех – после смерти Клауса, – объяснил Кранцбюлер. – Другие воевали на фронте как офицеры германского рейха. Ему казалось, что его работа – это самое меньшее, что он мог сделать, что это его долг». Безусловно, на него легла ответственность военного времени. Подобно своему прадеду в 1870–1871 годах, своему деду, боровшемуся за первый закон о германском военно-морском флоте в 1898 году, и отцу в 1914–1918 годах, он был поглощен своей ролью оружейника империи. Он отказался от своих увлечений. У него не было личной жизни. Его ближайшими друзьями были те, которыми он обзавелся еще в университете, но с 1941 года он прекратил посещать ежегодные собрания выпускников. Выкуривая одну за другой свои любимые сигареты «Кэмел» (Альфрид запасся ими в огромном количестве еще до событий у Пёрл-Харбора), он неутомимо трудился, занимаясь делами фирмы «Крупп», Имперских объединений по железу и углю, Национального совета по вооружению, Рейнско-Вестфальского угольного синдиката и Северо-западной металлургической группы, в которой был заместителем председателя.
По мере того как росла его власть, росли и его партийные обязанности. Он заменил отца на всех важных постах. В то время как Густав машинально пролистывал доклады и донесения, которые он был уже не в состоянии понимать, его наследник, сидя под портретом Гитлера и красным лозунгом на черном фоне «С нашим фюрером – к победе!», корпел над расшифровкой запутанных цифровых данных и рассылал приказы на Украину, в Данию, Югославию, Нидерланды, Бельгию, Люксембург и Францию. Берлин наблюдал за ним с некоторым беспокойством. Геббельс записал в дневнике: «Я побывал на заводах Круппа… Меня принял молодой Болен, который теперь управляет фирмой вместо отца… Только время покажет, по силам ли ему справиться с этим гигантским предприятием, на котором, включая филиалы и смежные заводы, занято почти 200 тысяч рабочих». Поразмыслив, Геббельс пришел к выводу, что молодой Крупп производит благоприятное впечатление, и в ту же весну Альфрид был торжественно награжден крестом «За боевые заслуги». Долг «фюрера промышленности» был куда менее ясен, чем долг обер-лейтенанта. В отличие от своих братьев-офицеров Альфрид стоял перед сложным выбором, и если он проявлял излишнее усердие, то будет только справедливо отметить, что это происходило в чрезвычайных обстоятельствах. У его династии имелись традиции, согласно которым определенные идеи ему прививали с детства. Существовали опасности, с которыми, как он уже знал, приходилось сталкиваться ежедневно другим немцам его поколения на полях сражений. Кроме того, империя Круппа была слишком велика для того, чтобы ей мог управлять один человек. Многое делалось без его ведома. Вот почему Эрих Мюллер и Фриц фон Бюлов, в числе других обвиняемых, также подлежали привлечению к ответственности на Нюрнбергском процессе. Наконец, только предубежденные могли с порога отвергнуть доводы адвокатов Альфрида в Нюрнберге о том, что «экономика функционирует, не зная государственных границ как в мирное, так и в военное время», и что «люди тогда страдали и трудились в поте лица в условиях, которые очень трудны для понимания и оценки в ретроспективе».
Говоря об этом, следует добавить, что трудно дать оценку поступкам миллионов европейцев, втянутых в водоворот Второй мировой войны, включая бесчисленных обитателей концентрационных лагерей, которые добивались к себе особого отношения за счет своих товарищей по заключению. За исключением тех, кто, подобно Густаву, уже не отвечал за свои действия, фактически каждому взрослому человеку на континенте приходилось за что-то оправдываться – что он совершил или, наоборот, оставил не сделанным. Тем не менее, мир не совсем уж сошел с ума. Порядочность не умерла. Кроме молодого Круппа, были и другие промышленники, и они тоже «страдали и трудились в поте лица» в таких же условиях и сохранили чистую совесть и незапятнанную репутацию. Здесь мы можем провести границу. А проведя ее и изучив архивы Альфрида за эти годы, мы получаем возможность установить, когда именно он пересек эту границу и пошел грязной дорогой. Аушвиц (Освенцим) нельзя простить. И роль, которую играл там Крупп, невозможно защитить ни с каких цивилизованных позиций; помимо всего прочего, он грубо попирал германское трудовое законодательство. Впоследствии Альфрид не мог по примеру персонала концлагеря ссылаться на то, что он должен был либо подчиняться приказу, либо обречь себя на смерть. Фюрер не просил его наживаться за счет заключенных Освенцима. Альфрид эксплуатировал их по своему собственному почину.
Этот эпизод не стоит особняком. Согласно свидетельским показаниям Карла Отто Заура, главы технического отдела министерства Шпеера, Крупп строил «Бертаверк» в Силезии руками Освенцимских евреев вопреки возражениям правительственных инженеров. Этот проект впервые был предложен Альфридом 5 февраля 1942 года.
В июне Заур попытался его заморозить. Чтобы обойти это препятствие, фон Болен – он тогда еще пользовался этим именем – направился прямо к Гитлеру. 8 августа Заур, Шпеер и Альфрид встретились в канцелярии Гитлера с двумя другими лидерами Имперского объединения по железу – с Роландом и Рехлингом. «После завершения этой встречи, – говорил Заур на Нюрнбергском процессе, – фон Болен пошел к Гитлеру, а выйдя из штаб-квартиры Гитлера вместе со Шпеером, появился в парке Растенбурга, где я гулял вместе с несколькими другими господами. Шпеер в присутствии господина фон Болена сообщил мне о распоряжении, которое Гитлер уже наверняка выпустил, что строительство должно быть осуществлено и что мы должны предоставить ему любую необходимую помощь… Мне оставалось прийти к заключению, что таково было четкое указание Гитлера, которому мы должны следовать». На вопрос трибунала, почему фюрер вмешался, Заур объяснил, что «сам Гитлер испытывал огромное восхищение и слабость перед именем Крупп как таковым, потому что, как он говорил, Крупп – это кузница оружия для всей Германии». Свидетель добавил: «Наша связь с Круппом отличалась от связи с другими фирмами из-за уникального положения, которое занимал Крупп. Хотелось бы привести пример: в сходной позиции находились заводы Германа Геринга».
После признания Альфрида военным преступником барон Тило фон Вильмовски опубликовал резкую отповедь Зауру, обличающую его в том, что он был «назван по воле Гитлера преемником Шпеера и своим грубым поведением создал невыносимую атмосферу в экономике Германии». Барон объявил, что Заур – расист и, кроме того, что этот фанатик получил одобрение у американцев.
Тот факт, что он однажды использовал пренебрежительное слово «полячишки» в официальном письме, вовсе ему не повредило. Тот факт, что во время посещения завода он безо всякой причины дал пощечину оказавшемуся поблизости русскому рабочему, в правлении Круппа остался без внимания. Этот человек, который фактически воплощал в жизнь программу германских властей по использованию рабского труда и которому следует поменяться ролями с обвиняемыми, – этот человек вновь сделал все, что мог, против своих жертв, так же как делал это при Гитлере».
Благосклонность Тило к своему подвергшемуся нападкам племяннику восхитительна, в отличие от его щепетильности. Хотя Заур и Шпеер были упомянуты в последнем завете Гитлера, который в значительной мере был выпадом против мирового еврейства, Заур ничего не выигрывал, появившись в Нюрнберге в качестве свидетеля обвинения. Но дело не в этом. Главным является то, что подтекст приказа фюрера от 8 августа был очевиден для всех, и Альфрид никогда не отрицал, что он прекрасно понимал это тогда или что позднее он увидел последствия своими собственными глазами. В письменном показании под присягой он признал: «В частности, по поводу «Бертаверк» в Маркштедте близ Бреслау, это правда, что для строительных работ перед открытием этого завода… использовался труд большой массы заключенных концлагеря, о чем лично мне было известно. Я лично четыре или пять раз бывал в Маркштедте. По крайней мере однажды, во время посещения Маркштедта, я видел концентрационный лагерь Фюнфтайхен. В этом лагере заключенных с «Бертаверк» запирали на ночь. Там и в других местах он брал на себя руководство по эффективному использованию рабского труда. 16 ноября 1943 года он сказал Иоганнесу Шредеру, в то время шефу бухгалтерского отдела, что «один завод работает далеко не на полную мощность и что следует взять туда 300–400 рабочих».
