«Заключенные подлежат тайной перевозке в Германию… Такие меры будут иметь устрашающее действие, поскольку:
а) заключенные исчезнут бесследно;
б) окружающие не получат никакой информации об их судьбе».
Во время Нюрнбергского процесса Кейтель признался, что из всех жестокостей, в которых он лично принимал участие, это деяние было наихудшим. Так оно и есть. Приказ этот был обоснован тем, что «эффективное усмирение» покоренных народов лучше всего может быть достигнуто, когда «родственники преступников и население не знают их участи». Поскольку в число «преступников» были включены дети, неграмотные, умственно отсталые, у авторов приказа была уверенность, что в хаосе военной Европы их имена затеряются навсегда. И еще долгие годы множество людей, которые тогда потеряли родных, по-прежнему надеялись, что они остались в живых и их можно найти. В 1945 году были захвачены архивы СД (гитлеровской службы безопасности), содержащие списки, в которых указаны просто имена людей и буквы «NN» («нахт унд небель»). Числа погибших мы никогда не узнаем. На этот раз немцы изменили своему обыкновению все фиксировать точно. Жертвы исчезли навсегда в ночи и тумане Третьего рейха.
В лагерях Круппа было много рабов, которые могли оказаться там в ходе операции «NN». Однако в каком-то смысле эта зловещая аббревиатура имела отношение к ним всем. Правда, несмотря на то что есть документы и статистика, конкретных людей из числа этих рабов мы почти не знаем. Ясно, что они представляли почти все страны Европы, среди них были мужчины и женщины, люди разных уровней культуры и образования. И все же нам мало что известно даже о лицах, о которых есть конкретные сведения, например о русском, который потянулся за куском хлеба, или о французе, который храбро призвал товарищей к забастовке. Люди эти предстают перед нами как некая безликая и безгласная масса; однако это несправедливо. Они являются частью истории династии Круппов, а сами Круппы всегда утверждали, что те, кто работает на них, приравниваются к членам их собственной семьи. Поэтому мир должен узнать об этих людях. Нельзя рассказать о сотне тысяч человек, но можно поведать историю хотя бы нескольких.
* * *
Тадеушу (Таду) Гольдштейну исполнилось шестнадцать лет 25 июля 1943 года. Он жил в польском городе Сосновце. Война до сих пор мало затрагивала жизнь его семьи. Немцам были нужны сосновицкие рудники и фабрики; их интересовала и железная дорога, стратегически важная для русской кампании. До жителей города им долгое время не было дела. Отец Тада, Герник, журналист, продолжал работать в своей газете, мать занималась домашним хозяйством. С ними жил и холостой дядя Тада, брат Герника.
Гольдштейны были евреями и чувствовали себя довольно неуютно, хотя не предвидели несчастий, которые вскоре обрушились на них. После того как тем же летом началось русское контрнаступление на Курской дуге, для сосновицких евреев наступили черные дни. Все Гольдштейны были схвачены и отправлены в Аушвиц. Их высадили у ворот с надписью: «Труд делает свободным» и велели разойтись на две колонны по половой принадлежности. Тад повиновался, думая, что расстается с матерью на время. Уже за колючей проволокой он узнал, что ее отправили в крематорий. Остальных трех Гольдштейнов, двух мужчин и юношу, перевели в филиал лагеря в Биркенау. Они поклялись не расставаться и пять недель находились вместе. Потом в их барак пришли эсэсовец со стеком и охранник из фирмы Круппа, отбиравший рабочую силу. Заключенных раздели догола, и посланец Круппа стал их осматривать. В числе отобранных оказались Тад и его дядя, крепкий мужчина. Герника оставили в лагере для уничтожения. Журналист и его сын в отчаянии обратились к эсэсовскому офицеру, умоляя его не разделять семью. Они уверяли, что втроем будут работать много лучше. Немцы были изумлены: прежде от еврейской рабочей силы не исходило просьб или протестов. Тогда крупповец показал пальцем на очки журналиста, и эсэсовец разбил их ударом стека. С тех пор Тад не видел отца, Герника вскоре увели в газовую камеру.
30 сентября 1943 года мальчик вместе с дядей в числе других 600 евреев были отправлены через Бреслау в Силезию, в Маркштедт, в концлагерь Фюнфтайхен, где каждый получил номер – татуировку на левом предплечье, – а затем доставили на работу на завод «Берта». Сразу же началась голодная жизнь. Весь паек состоял из миски похлебки, которая, по описаниям самого Тада, представляла собой «безвкусное водянистое варево из какой-то травы». По его рассказам, работая у Круппа, он, Тад, все время хотел есть и спать, жил в грязи, завшивел, нечеловечески устал и, по сути, был серьезно болен. 6 января следующего года его дядя, превратившийся в тень, умер в лазарете. Через год из шести сотен прибывших вместе с ними в живых оставалось 20 человек.
И в этом случае трудно понять мотивы Круппа. Завод «Берта» ведь не рассматривался как предприятие, дающее немедленную прибыль. Основанный лишь в январе 1943 года, с капиталом в 100 миллионов рейхсмарок, он, как предполагалось, должен был со временем производить столько же стали, сколько Эссен и Рейнхаузен. Крупп был председателем правления и единственным собственником завода. Благодаря «еврейской рабочей силе» эссенские инженеры смогли начать строительные работы раньше, чем предполагалось. В одном из первых рапортов они сообщали хозяину, что «строительство ведется в благоприятных условиях. Рабочая сила состоит в основном из отбывающих наказание рабочих и евреев-заключенных. Сейчас в лагере уже 1200 человек». В то время Тад был еще пятнадцатилетним школьником, его отец занимался главными новостями Сосновца, и ни он и никто в его семье не слышал ни о заводе «Берта», ни о Фюнфтайхене. За четыре дня до дня рождения Тада в одном из внутренних рапортов компании Круппов сообщалось: «Сооружается концентрационный лагерь на 4 тысячи заключенных. Надо ускорить строительство и заполнение лагеря».
В сентябре, когда Тада и его дядю в числе других включили в «еврейскую рабсилу», а его отца отправили в газовую камеру и кремировали, а руководство фирмы Круппа совместно с высокими чинами СС приняло решение, что 1 октября лагерь примет первых 800 заключенных (это и была партия, где находился Тад): завершить же «заселение» лагеря предполагалось к 1 декабря. В самом начале октября Крупп с гордостью отметил в обращении к директорам: «Несмотря на многие трудности, мы достигли больших успехов в строительстве. Из-за ущерба, нанесенного заводам Эссена во время бомбежек Рура англичанами, этот завод приобретает особую важность. Поэтому огромное значение имеет начало производства продукции по графику и его дальнейшее нормальное развитие».
Альфрид произвел инспекцию на месте. В Нюрнберге он вспомнил об этой поездке, и один из его подчиненных, Клаус Штейн, показал, что «Крупп был вполне информирован об условиях труда в Маркштедте». Его оптимизм, основанный на применении рабочей силы из Аушвица, продолжал расти. Он стал развивать проект создания еще одного металлургического завода и завода по производству брони, которые также должны быть сооружены заключенными, в основном евреями. Ссылаясь на опыт завода «Берта», он подчеркивал, что существует концентрационный лагерь на 4–5 тысяч человек, в котором в настоящее время находится только 1200, и что «вскоре можно будет направить туда еще 3300 евреев, которые могли бы выполнять работу на месте».
