Крупп сел с трудом. Как отметил Рэгланд, «Крупп весь процесс просидел с видом сфинкса и, услышав о двенадцатилетнем заключении, даже глазом не моргнул». Иное дело – потеря всего имущества его династии. «Он побледнел как полотно. Казалось, что он вот-вот лишится чувств».
Эта часть приговора поразила даже обвинителей. Они не просили о такой мере. Однако Тэйлор и Рэгланд, шепотом посовещавшись, признали эту меру справедливой: в конце концов, ведь тысячи рядовых членов партии ежедневно платят пени судам по денацификации, принцип-то тот же самый. Но и сумма, и отклик – совсем иные. Одна из американских газет опубликовала на другой день статью под заголовком: «Конфискация у Круппа – впервые в практике военных судов». Это было не впервые. 30 июня уже был вынесен приговор о конфискации имущества по делу Германа Рехлинга. Однако ошибки печати бывают живучи, если это кому-то выгодно. И этот газетный заголовок еще долго цитировали в Руре.
Адвокаты-немцы просто остолбенели от этого. Никто почти не слушал приговоров, вынесенных директорам концерна. Йозеф Робинзон в кулуарах пообещал обжаловать приговор в американских судах, вплоть до Верховного. Кранцбюлер заявил репортерам, что американцы «выдали русским входной билет в Рур». Об обвинителях немцы писали: «Преувеличенный характер их обвинений и пренебрежение смягчающими обстоятельствами превращает их скорее в орудие мести, нежели закона». В немецких газетах было немало персональных выпадов против американских судей, а о Круппе весь фатерланд сокрушался, что он выйдет из тюрьмы нищим и почти стариком – в пятьдесят один год.
Это было не вполне верно: у Круппа были и другие источники средств. Он, например, через Бертольда оплатил счета целого штата защитников из зарубежных авуаров. Кроме того, он быстро оправился после вынесения приговора. Снимок, сделанный в тюрьме, запечатлел Альфрида с двумя его директорами: они играют в скат. Игра идет на спички, и столбик у руки Круппа ясно показывает, что он, как обычно, здорово выигрывает.
Глава 26
Верховный комиссар Джон Макклой
В начале августа Круппа вместе с другими осужденными членами совета директоров перевезли в Ландсберг, прелестный городок на юге Баварии, и заперли в тюрьму для военных преступников номер 1 – средневековую крепость над рекой. Здесь в свое время побывал Адольф Гитлер после неудачного «пивного путча», и для многих немцев, любящих легенды, появление там Круппа в роли мученика было совершенно бесподобным событием. За два с половиной года его пребывания возникла настоящая мифология. Некоторые истории были правдой, поскольку Крупп жил по тем же правилам тюремного распорядка, что и остальные заключенные: вставал в 6.30, выносил парашу, держурил на мойке посуды и т. д. Но рассказы о том, будто Альфрид добровольно вызвался работать в мастерских, был сам кузнецом – прямо под стать прадеду – и сам выковал подсвечники для алтаря, пред котором его товарищи по заключению молились за казненных американцами нацистов, – все это полная чепуха, в чем однажды признался автору и сам Крупп.
Вообще же, несмотря на неприятные стороны тюремного быта, сам Крупп и его товарищи говорили, что этот период их жизни оказался не таким уж тяжким. «Ландсберг был одним долгим солнечным выходным» – так вспоминал потом Фриц фон Бюлов. Крупп сразу подружился с начальником тюрьмы, и впоследствии они несколько лет поздравляли друг друга с Рождеством. Никого здесь не кормили водянистым крупповским «бункерным супом», более того, здешняя еда была даже лучше, чем пайки жителей города. Не считая временных дежурств на кухне или в прачечной, Крупп сам располагал своим временем, пользовался библиотекой (где были газеты на разных языках) и мог писать письма или заметки, поскольку в его распоряжении всегда были перо и чернила.
21 августа Крупп написал свое первое письмо на девяти страницах, адресованное генералу Клею, американскому военному губернатору в Берлине. В этом письме он повторял то же, что говорил и на процессе, – о своей невиновности, о том, что имя Круппов стало просто знаком милитаризма без достаточных оснований, что свидетели обвинения его оболгали, а также о том, что в злоупотреблениях по отношению к иностранным рабочим были виновны лишь высшие нацисты в Берлине. А еще он указывал адресату на промышленную мощь и экономическое значение своего бывшего концерна. Крупп требовал немедленного освобождения и возвращения «незаконно» конфискованной собственности. Это письмо само по себе было юридической ошибкой. Апелляциями по делам Круппа и других занимались профессиональные юристы, а послание Круппа не было санкционировано ни одним из них. Поэтому генерал Клей просто передал это письмо своему штату – судье Уоррену Маддену и двум его коллегам. Семь месяцев они изучали документы и материалы, относящиеся к делу Круппа и фон Бюлова, отправившего аналогичное послание. Исходя из их рекомендаций, военный губернатор 1 апреля 1949 года «полностью подтвердил» приговор по делу Альфрида, внеся только одно изменение: холдинги Круппа, расположенные в разных зонах, соответственно, подлежат передаче командующим в американской, французской и русской зонах. Сам генерал объяснил это автору так: «Наши суды имеют юрисдикцию только в нашей зоне оккупации».
На этом юридические усилия со стороны Круппа временно закончились. Он получил отказ. Едва ли тогда кто-то из американской администрации мог поддержать его притязания. Более того, 28 февраля 1949 года группа американских сенаторов направила Клею «Меморандум в поддержку решения о конфискации собственности». Игнорировать подобные вещи не мог ни один представитель администрации. Но реально ничего особенного не произошло. Австрийцы вернули себе завод «Берндорф», русские взяли себе завод Грузона, но это произошло бы независимо от усилий Круппа или чьих-то еще. Подавляющее большинство его предприятий и рудников находилось в британской зоне оккупации. Клей уведомил английскую сторону о декрете по поводу конфискации, но ответа не последовало. Определенные притязания на собственность Круппов были у французских промышленников, но французские генералы хранили молчание. В нейтральных странах авуары Круппа не были тогда доступны никому, но и на долю его имущества в собственности американских компаний, по свидетельству его же юристов, тоже никто не посягал. Основная причина этого, очевидно, состояла в том, что дела концерна были очень запутанны и в документах не было должного порядка. Поэтому заинтересованные лица сочли за благо до поры до времени оставить владения Круппа под контролем военных властей.
Бертольд ежемесячно навещал брата в тюрьме. Теоретически под управлением немцев в то время в Руре могла быть только одна фирма, а именно «Гютехоффнунгсхютте», та самая, которую полтора столетия назад проиграл их прапрадед, Фридрих Крупп; но на практике англичане поручали немцам охрану рурских промышленных объектов, а «охранники» в Эссене быстро превращались в теневую администрацию. Бертольд возглавил семейный совет по поручению Альфрида, а каждый из директоров, находившихся в Ландсберге, назначил себе доверенное лицо еще в Нюрнберге, и эти доверенные лица, по указке из Ландсберга, планировали реконструкцию и восстановление производства. Хотя цеха и машины были разрушены или вывезены, фирма сохранила свой социальный капитал – квалифицированных рабочих, инженеров, администраторов. И все они были готовы возобновить работу. Правда, главы концерна явно не хватало. С другой стороны, мученический ореол превратил его в глазах эссенцев в «настоящего Круппа», равного Густаву, Фрицу или Большому Альфреду. Тило фон Вильмовски писал в это время, что Альфрид фактически спас жизнь своим рабам: если бы не Крупп, они бы просто погибли в газовых камерах. Барон также обличал свидетелей обвинения, особенно последнего свидетеля Заура, которому «следовало бы поменяться местами с обвиняемым», поскольку он сам «был ответственным за программу рабского труда». Каким образом мог быть ответственным за это Заур, технический специалист, оставалось неизвестным. Однако сам Заур, видимо уже жалевший о выступлении на процессе, после кратковременной работы инженером в Баварии куда-то пропал. Исчезли из Эссена и рабочие, которые давали показания против хозяина, и даже те трое немцев, которые помогли бежать сестрам Рот. Барон сводил проблему к тому, что во время войны «фирма Круппов находилась под постоянным давлением Гитлера и министерства вооружений». Изолированный в Мариентале, барон не знал, что было как раз наоборот: министерство вооружений испытывало давление со стороны Круппа, поддержанного фюрером. Переживая унижение своего племянника, барон утверждал, что отказ от применения иностранной рабочей силы был бы «демонстративным протестом, равнозначным самоубийству». Движимый желанием обелить своих родственников, Тило даже не знакомился с документами об участии Густава и Альфрида в работе руководства нацистской партии. Для него оба они были чуть ли не жертвами нацизма.
