Альфрид оставался подлинным правителем своей империи, а Бейц постоянно появлялся на людях. Круппа даже нельзя было увидеть, не пройдя через кабинет его первого помощника (что, впрочем, устраивало самого патрона, любившего уединение и тишину). Он работал закрывшись от всех, прямо над головой у него находился большой, написанный маслом портрет прадеда. По словам сына, он был вполне самодостаточным человеком, углубленным в себя; ему не нравилось быть среди людей. Бейц заказал Яну Шпренгеру для своего офиса бюст хозяина. Бронзовое изображение смотрелось почти так же, как живой оригинал, сидящий через холл.
А Бейц – обаятельный, ловкий, умеющий хорошо держаться на официальных приемах – даже производил на некоторых впечатление настоящего хозяина фирмы при номинальном владельце, и Крупп даже хотел, чтобы все так и думали. Однако немногих людей, хорошо знавших действительное положение, было трудно обмануть. Однажды Бейц в разговоре с графом Альфельдт-Лаурицем выпалил: «Я собираюсь действовать как собственник концерна». Граф тогда не поверил своим ушам: «Я решил, что он пьян». Впоследствии он понял смысл слов Бейца – тот должен был действовать как если бы являлся собственником. Эти двое так же хорошо дополняли друг друга, как в свое время генералы Гинденбург и Людендорф.
Многие считали, что, назначив Бейца «генеральным уполномоченным», Альфрид сделал очень удачный ход.
Показать товар лицом – вот уж это Американец умел, как никто другой.
Плодом совместных стараний Круппа и Бейца стали ежегодные ганноверские промышленные выставки-ярмарки. Двести лет такие ярмарки устраивались немецкими промышленниками в Лейпциге, но теперь Лейпциг находился в русской зоне, и понадобилось новое место. Крупп поставлял для ярмарок товары высшего класса, а его подручный занимался организационной работой. Павильон концерна на ярмарке явно доминировал над окружающими. Причем его центральное расположение не было следствием каких-то интриг. Немецкие капиталисты не боролись из-за статуса. Каждый знал свое место, и все признавали фирму Круппа как национальный символ. Павильон концерна возвышался в центре, увенчанный огромным бетонным диском, который, как казалось, завис в воздухе безо всякой опоры. Перед входом стояла стальная колонна с тремя кольцами. А вокруг – 140 флагов королей, шейхов, султанов и президентов, главных заказчиков фирмы.
Внутри павильона были установлены домики, представлявшие все многочисленные фирмы и компании, входившие к этому времени в концерн. Белокурые девушки-гиды, «голубые ангелы» Круппа, показывали гостям огромные фотографии Рейнхаузена, полуэкзотической заморской Руркелы – «Нового Эссена» и инженеров из Рура, работавших в разных концах мира, от Египта до Пенджаба. По залу прохаживались три офицера новой армии ФРГ, чья форма почему-то странным образом напоминала мундиры крупповских охранников, которые в свое время приветствовали по утрам главу концерна у входа в здание администрации. Если оставить в стороне чисто эстетический аспект, этот павильон концерна Круппов можно считать своего рода произведением искусства – может быть, искусства рекламы. Он хорошо отвечал своим целям. Девушки – глаз не оторвать, множество домиков-предприятий создавали впечатление, что нет такой отрасли экономики ФРГ, которая не была бы здесь отражена, обилие флагов льстило национальному чувству и демонстрировало, что фирма Круппа не менее интернациональна, чем ООН, а немецкие офицеры своим видом наводили на мысль о возрождении тевтонской мощи Германии, что пришлось по душе старшему поколению.
Однако посетители не задержались бы тут, если бы все дело было только в театральных эффектах. Они приходили сюда ради изделий самого Круппа. Все, что он делал, было очень солидным. Впечатляли их мощь и даже размеры и вес: 55-тонный ротор, 15-тонная втулка для корабельного двигателя мощностью 1650 лошадиных сил, два огромных вала весом по 50 тонн. Однако главное заключалось в высоком качестве изделий концерна. Здесь стоял, например, прекрасный рефрижератор для перевозки мяса и фруктов, уже с биркой «продано», или кран на грузовике со стрелой в 200 футов. Своего рода шедевром фирмы, как будто сошедшим со страниц романа Жюля Верна, была автоматическая камнедробильная установка, целый завод, управляемый на расстоянии. Эта машина превращала громадные камни в гравий, который можно было смешать с бетоном для создания твердых дорожных покрытий. Эту громадину обслуживал всего один оператор, сидя в будке на расстоянии 100 футов. Покупателей также обслуживали с помощью автоматики – с момента подачи бланка заказа до получения напечатанного на компьютере счета. Но среди многочисленных немецких промышленников, кажется, не находилось покупателей на эту установку. Зато в числе посетителей были министры экономики и главы таких государств, как, например, Камерун, где имелись тысячи миль немощеных дорог, и некоторые иностранцы покупали ее. А продажа хотя бы одной такой установки уже оправдывала всю экспозицию. Выйдя из павильона, люди понимали, что хозяин концерна устроил все это не для того, чтобы просто пустить пыль в глаза. Он делает деньги, преумножая свое огромное состояние.
* * *
Когда телеграфные агентства распространили сообщения, что концерн Круппа входит в число двенадцати крупнейших в мире фирм, причем только он один среди них находится в индивидуальной собственности, то эти сообщения зачарованно прочел и бывший обвинитель на Нюрнбергском процессе Бенджамин Ференц. Женатый на венгерской еврейке (не из тех, что были рабынями в лагере у Круппа), он не переставал следить за бывшими нацистами, сумевшими избегнуть трибунала. Ференц собирал материал и на Альфрида и скоро пришел к заключению, что концерн в Эссене и вправду является суверенной империей. Ею управляли люди, власть которых передавалась по наследству, они принимали в своем замке глав государств, награждали своих подданных, содержали свои войсковые формирования и частные тюрьмы, а в 1923 году даже имели свою валюту. Члены совета директоров с гордостью говорили о «внешнеполитической программе Круппа». Правда, флаг концерна, украшенный тремя кольцами, не висел в штаб-квартире ООН, но ведь и не все независимые страны были членами этой организации. Бонн, в частности, пока не имел туда доступа, но в 1953 году, демонстрируя самостоятельность, боннское государство признало преступления Германии перед еврейским народом в Международном Гаагском суде и согласилось выплатить Израилю 6 миллиардов марок в течение двенадцати лет.
Ференц решил: если это сделал Бонн, то почему не может Крупп? ФРГ выплачивала репарации вопреки серьезным возражениям со стороны арабского блока. Концерн, который вел себя как независимое государство задолго до создания ФРГ, должен признать аналогичные обязательства, тем более что сам Крупп, в отличие от Аденауэра и Эрхардта, еще и обогатился с помощью рабского труда. Он не платил людям денег, скверно кормил и вел их учет в «штуках». Все это американскому юристу было известно со времен процесса, а потом он узнал еще больше, консультируя бывших узников Освенцима, которые теперь жили в Бруклине. Именно он представлял Израиль в Международном суде в начале 1950-х и выиграл дело по иску в полтора миллиарда долларов. Кроме того, Ференц недавно добился от компаний – наследников АО «Фарбен индустри» выплаты по 1200 долларов каждому бывшему рабу-еврею. Ференц чувствовал, конечно, что дело в Эссене будет покруче, но ему уже не терпелось. И вот, собрав все нужные документы, он прибыл в Германию, где ему полагалась бесплатная помощь юриста-консультанта, как и во всех делах в Гааге или с корпорацией «Фарбен», когда речь шла о евреях – жертвах Третьего рейха.
