Но ненадолго. Ситуация была намного серьезнее, чем думала полиция. Самый дикий разгул Фрица связан с Капри, где он был за пределами ее присмотра или защиты и где интенсивность оргий нарастала с каждым сезоном. Он полагал, что принял адекватные меры против огласки. Останавливался только в отеле «Куиззизана», хозяин которого, в отличие от Уля, был как терпимым, так и имеющим влияние в местном правительстве. Фриц сделал пожертвования местным благотворительным организациям, построил из конца в конец острова дорогу и посылал подарки всем местным жителям, с которыми встречался. Затем, по словам такого же экспатрианта, он «дал себе волю»; как говорил один из его германских друзей, на Капри Крупп получал удовольствие от веселой беседы, шуток и «более бурных развлечений». Происходило это примерно так. В гроте было устроено что-то вроде террасы, наполненной ароматами. Избранные молодые люди, записанные членами увеселительного клуба Круппа, получали ключи от этого места и – в качестве символа привязанности их покровителя – либо массивные золотые булавки в форме артиллерийских снарядов, либо золотые медали с двумя скрещенными вилками; и то и другое придумано им самим. В ответ они подчинялись его изощренным ласкам под музыку трех скрипачей. Оргазм каждый раз отмечался запуском в небо ракет, и когда мальчики были пьяны, а Крупп кипел страстью, их любовная игра запечатлевалась на фотопленке. Очень неосмотрительно со стороны Фрица. Негативы попали в руки местного торговца порнографией. Владелец концерна повинен и в другом грехе. Из фотографий ясно, что некоторые из его партнеров были просто детьми. Хуже того, его грот – «Эрмитаж брата Феличе» – считался почти священным, а он одевал своих любовников францисканскими монахами, глубоко оскорбляя местное духовенство. Это, похоже, и стало его погибелью, хотя английский писатель, живший на острове, полагает, что итальянские власти решили вмешаться лишь после того, как вспыхнула ревность между двумя юношами и один из них, чувствуя, что Крупп не уделяет ему достаточного внимания, пошел в полицию на материке. Картина скандала довольно туманна. Ясно только, что весной 1902 года после всестороннего расследования на высоком уровне правительство Виктора Эмануила II попросило Фрица покинуть итальянскую территорию и никогда больше туда не возвращаться.
Если бы инцидент на этом и закончился, «пушечный король» был бы свободен в своих действиях. В этом году он не планировал долго оставаться дома. Все шло как надо: его дочери строго соблюдали пасхальный обычай, на следующей неделе ожидалось прибытие кайзера в Меппен на испытания орудий, а потом Крупп собирался открыть ярмарку промышленной продукции Рейна и Вестфалии в Дюссельдорфе, где он выставил бы гигантский 50-ярдовый гребной вал. Он продвигал свою программу с неизменной самоуверенностью. Вильгельм посетил Эссен по случаю столетия вхождения города в состав Пруссии и обменялся с Фрицем знаками уважения. В то лето Крупп побывал на регате в Киле как почетный гость императора. Позже вместе с Эрнстом Хоксом провел полную ревизию финансов концерна, и к сентябрю, когда он отправился в Лондон, чтобы утвердить бессрочное действие договоренности с Виккерсом о выплате процента за взрыватели для снарядов, уверился, вероятно, что неприятности позади. Грот, конечно, был покинут. Его молодым любовникам оставалось утешать друг друга. Даже отправлять им письма с объяснениями было бы безумием. Кроме того, существовали ведь и другие острова. Не было нужды даже слышать опять об этом острове Капри.
* * *
Он забыл про прессу. Теперь он стал человеком, заинтересовавшим полицию. Он не был обвинен и осужден, но имелись показания свидетелей, данные под присягой. Порочащие его ужасные фотографии лежали в итальянских архивах – и инспекторы карабинеров не были, как в Берлине, озабочены сохранением его доброго имени. Шесть месяцев официальные круги в Италии обсуждали детали dolce vita Круппа; в конце концов предприимчивые журналисты взялись за проверку фактов и опубликовали их. Скандал разразился, когда Фриц был в Лондоне. Почти одновременно неапольская «Пропаганда» и римская «Аванти» опубликовали пространные сообщения. Передовые статьи сокрушались по поводу совращения детей. Еще вчера Фриц правил своим частным Вавилоном, наслаждаясь лично срежиссированными представлениями, а теперь ему негде было укрыться. Более того, существовала прямая угроза его безопасности в Германии. Из-за этих переживаний он как-то сразу стал хуже выглядеть. Его случайно встретила баронесса Дойчман. У него был такой растрепанный вид, что у нее создалось впечатление, что «он жил в двух маленьких комнатах в маленьком отеле, вообразив, что никто его там не знает и что все думают, что он беден». Как старинный друг семьи, она откровенно сказала ему, что шокирована его таким жалким видом: «Напрасно я умоляла его послать за женой, чтобы она позаботилась о нем и о его здоровье. Он сказал, что желал бы жить… с рыбаками. Это поистине был печальный пример неспособности огромного богатства и влияния сделать человека счастливым».
Замечания баронессы – поистине печальный пример наивности придворных дам: фрау Крупп была последней женщиной на земле, которую герр Крупп хотел бы видеть. По словам более проницательного комментатора, «его, по-видимому, безвредные развлечения внезапно прекратились после этого печального и безобразного эпизода, который был окрещен скандалом Круппа. Он потряс само основание Дома Круппа. Миру поведали о шокирующих подробностях, которые следовало похоронить, а именно: что величайший в мире баловень фортуны был преступником согласно законодательным актам его собственной страны. Столь же тревожащим было неожиданное открытие того факта, что могущественный маленький человек, целомудренный и банальный, как думал когда-то его отец, на самом деле ведет двойную скрытную жизнь».
Теперь, когда новость стала достоянием гласности, могло последовать все, что угодно. То, что произошло в действительности, трагично; в октябре анонимные письма с приложенными вырезками были посланы Марго на виллу «Хюгель». Обезумев от горя, она следующим же поездом выехала в Берлин и направилась прямо к кайзеру. Вильгельм выразил свое неудовольствие, затем созвал совещание своих советников и высказал предложение передать управление заводами Круппа совету доверенных лиц треста. Это давало императору время на обдумывание. Вопрос оставался нерешенным, и как только в заседании сделали перерыв, Крупп узнал по телеграфу подробности. Ему сообщили также, что друзья Фрица в столице предлагают некий стратегический курс поведения. Они скажут его величеству, что Марго недееспособна, что она страдает галлюцинациями и «нуждается в срочном длительном лечении в институте нервных расстройств».
Фриц, не зная, что делать, согласился. Можно только вообразить последовавшую за этим сцену на вилле «Хюгель» – госпожа Крупп с вытаращенными глазами и в истерике при возвращении из Лондона господина Круппа, который велит отослать ее в приют профессора Бинсвангера в Йене. Некоторым сотрудникам фирмы сообщили, что она уехала в Баден-Баден на отдых, но большинство знали правду – слишком многие служащие видели, как ее силком сажали на поезд, поджидавший на станции около замка. Это было 2 ноября. События теперь развивались быстро. Через шесть дней католическая «Аугсбургер постцайтунг» поместила длинную статью со ссылкой на публикацию в Риме. Фриц там не был назван, но одна зловещая фраза предполагала однозначную идентификацию: «К сожалению, случай непосредственно касается личности крупного промышленника с самой высокой репутацией, который тесно связан с императорским двором».
