Находясь в тюрьме, Кропоткин не чувствовал одиночества, ощущая постоянно поддержку в европейских интеллектуальных кругах. Академия наук Франции выразила солидарность с заключенным тем, что предоставила Кропоткину в пользование свою библиотеку. Книги из своей личной библиотеки ему присылал автор популярной тогда «Жизни Иисуса» Эрнест Ренан. На свидание с узником приезжал сам Камилл Фламмарион, астроном и популяризатор науки.
Во французской тюрьме Кропоткин устроил настоящий «университет» для заключенных. Своим товарищам по камере он читал лекции по геометрии, физике, астрономии, оказывал помощь в изучении иностранных языков. Учились все, а «камрад Пьер» был единственным «профессором». Условия тюрьмы позволили ему спокойно приступить к работе над книгой о французских и русских тюрьмах. В ней он хотел прежде всего рассказать о бесчеловечности тюремно-каторжной системы в Российской империи, а затем, сравнив ее с системой более цивилизованной, французской, доказать, что улучшение условий содержания заключенных, безусловно, важно, но не меняет сути дела, поскольку никакая тюрьма, как бы она ни была совершенна, не исправляет ее узников. Тюрьмой общество лишь мстит преступнику за содеянное.
В годы, когда Кропоткин находился в заключении, он совсем не выступал как революционный публицист, но и тогда его прежние работы продолжали издаваться в разных странах. Правда, количество изданий, которых обычно за год было более сорока, сократилось вчетверо. И все же перерыва не было — в каждый из трех тюремных лет выходило до десяти его публикаций. Своеобразным аккомпанементом всего периода заключения было появление во многих странах Европы воззвания «К молодежи». Первый раз эта брошюра была отпечатана на русском языке друзьями-эмигрантами в Женеве, как раз во время Лионского процесса. Вскоре в Варшаве появился польский перевод, потом — английский, итальянский. Пока Кропоткин сидел в Клерво, его воззвание было напечатано на разных языках восемь раз. Издание этой прокламации продолжалось и в последующие годы. В ней говорилось: «Молодые люди, я обращаюсь сегодня исключительно к вам. Пусть… старые духом и сердцем оставят эту книгу и не утомляют даром глаз чтением, которое им ничего не даст… Если священный огонь, который горит в вас, лишь тлеющий уголь, то продолжайте делать то, что вы делаете… Но если сердце ваше бьется в унисон с сердцем человечества… то… в хаосе всемирной борьбы, сопровождающейся воплями побежденных и оргиями победителей, ожесточенных схваток героизма с трудностью, вдохновения с пошлостью, — разве можете вы оставаться пассивными!»
Кропоткин отчетливо видит, что молодежь разделяется на два лагеря: активных борцов и пассивных созерцателей. Что мешает молодым людям переходить из второго, пребывание в котором бесплодно, в первый, существованием которого определяется прогресс человечества? Кстати, когда он сам сделал этот переход? Весной 1872 года, когда Клеменц привез его к «чайковцам»? А может быть, еще в Сибири? Но ведь и у него были сомнения и колебания, еще тогда, в Никольском… И он пишет, обращаясь к молодежи, о том, как важно это решение принять вовремя: «Если вы одна из тех дряблых натур, которые легко мирятся со всем и при виде самых возмутительных фактов ограничиваются пустыми словами и утешаются кружкой пива, тогда, конечно, вы быстро свыкнетесь с этими контрастами и постараетесь, чего бы ни стоило, стать поскорее в ряды привилегированных, чтоб не попасть, как-нибудь, в число угнетенных. Но если вы человек, если вы реагируете соответствующим поступком на каждое ваше чувство, если животные инстинкты не убили в вас окончательно мыслящего существа, тогда, выходя из дома нищеты и страданий, вы скажете: это несправедливо, это не должно идти так дальше! В этот день вы поймете, что такое социализм… вы перейдете на сторону угнетенных, потому что вы узнаете, что прекрасное, великое, — словом, сама жизнь — там, где борются за истину, за свет, за справедливость!»
Необычайная популярность выпала на долю этой небольшой книжки. Она усиливалась еще тем, что автор был политическим заключенным и шла борьба за его освобождение. Под давлением общественности французское правительство вынуждено было объявить амнистию всем «лионцам» в январе 1886 года. Кропоткин и Луиза Мишель были освобождены одновременно. Тяжелое испытание позади, но по приговору суда проживание во Франции Кропоткину запрещено. Прямо из Клерво он с женой отправляется в Англию, остановившись всего на день в Париже, где, рискуя снова быть арестованным, выступает на многолюдном митинге в рабочем квартале Батиньоль с лекцией «Анархия и ее место в социалистической эволюции». Прочитав ее с огромным успехом, он продемонстрировал, что убеждения его после трехлетнего заключения нисколько не пошатнулись, а, напротив, укрепились.
Глава третья
БРИТАНСКАЯ «ССЫЛКА»
…Мы отправились в Лондон, где я еще раз встретил моих старых друзей… Жизнь в Лондоне больше не была для меня скучным, томительным прозябанием, как четыре года тому назад.
П. А. Кропоткин, 1899
Еще один политэмигрант
В 1886 году социалистическое движение в Англии было в полном ходу… Во всех слоях общества заинтересовались тогда социализмом и различными проектами реформ и преобразования общества…
П. А. Кропоткин, 1899
Традиционно сложилось так, что Англия и ее столица Лондон особенно привлекали тех, кто вынужден был покидать Россию. Англия терпимо относилась к инакомыслящим — достаточно вспомнить годы английской эмиграции Герцена и Огарева. Вокруг них и созданной ими Вольной русской типографии, в которой печатались «Колокол» и «Полярная звезда», образовалась достаточно многочисленная колония русских политических эмигрантов. Когда впервые ступил на английскую землю Кропоткин, Герцена уже не было, но еще был жив Огарев (он умер в 1877 году), а духовным лидером русской народнической эмиграции был Лавров, переехавший затем в Париж. Вернувшийся в Лондон через десять лет Петр Алексеевич Кропоткин становится наиболее заметной фигурой русской революционной эмиграции.
Приехав из Франции, пребывание на территории которой ему был запрещено, Кропоткин с женой поселился у своих друзей Сергея и Фанни Степняков, в доме на улице Принца Уэльского. Вскоре им удалось снять небольшой домик в лондонском пригороде Харроу, известном привилегированным колледжем для лиц аристократического происхождения (между прочим, в нем учился позже Уинстон Черчилль). Вся мебель в доме была самодельной — ее смастерил увлекшийся столярным делом Петр Алексеевич вместе с Николаем Чайковским. Второе его «ручное» увлечение — огород за домом, где он выращивал даже виноград в крохотной теплице. В Харроу будут созданы многие кропоткинские труды, охватившие различные области научно-общественной деятельности. Конечно, он продолжал и свою работу революционного публициста. Продолжают публиковаться его статьи в издававшемся в Париже журнале «La Révolté», им же когда-то основанном в Швейцарии как «Le Révolté» (теперь он переехал во Францию и заменил мужской артикль на женский). Позже, когда журнал стал редактировать Жан Грав, он стал называться «Les Temps Nouveaux» («Новые времена»).
