Революция или реакция?
Будучи оружием правителей, террор служит прежде всего главам правящего класса, он подготовляет почву для того, чтобы наименее добросовестный из них добился власти.
П. А. Кропоткин, 1891
В декабре 1917 года революционная волна из Петрограда достигла Москвы. К тому времени Кропоткин жил на Большой Никитской, 44, в самом центре города, и был свидетелем революционных событий. Московскому Военно-революционному комитету не удалось сразу овладеть положением. Серьезное сопротивление большевикам оказали верные Временному правительству воспитанники военных юнкерских училищ. Юнкерам удалось захватить Кремль, но красногвардейцы, используя тяжелую артиллерию, после нескольких дней боев заставили все же противника сложить оружие. Друг Кропоткина Александр Атабекян вспоминал, что, услышав начавшийся артиллерийский обстрел Кремля, Петр Алексеевич воскликнул: «Это хоронят русскую революцию!»
Но вот из Петрограда пришли первые декреты новой власти: «Декрет о мире», «Декрет о земле»… В этих декларациях большевиков Кропоткин обнаружил близкие ему идеи: земля передавалась крестьянам, заводы и фабрики — рабочим, власть — Советам, то есть, как он понимал, местным органам самоуправления народа. В период между июлем и октябрем 1917 года анархисты были ближайшими союзниками большевиков. Они приняли участие в вооруженном выступлении 25 октября в Петрограде, двое их представителей входили в состав Военно-революционного комитета, бывшего штабом восстания, но когда образовалось советское правительство, обнаружились расхождения во взглядах. Многое в программе этого правительства соответствовало анархистскому идеалу Кропоткина, однако он всегда считал, что, стремясь к осуществлению высокого общественного идеала народовластия, нельзя от него отступать, опасаясь того, что народ еще не готов взять власть в свои руки. Нельзя, дав народу свободу, тут же ее отнимать.
Беспокойство Кропоткина было вполне понятно: при отчетливой тенденции к концентрации новой власти в центре партия, обладавшая этой властью, не желала ее ни с кем делить, а главное, опасалась отдать ее народу, в то время как революция должна стать делом всенародным, бесклассовым. Только тогда она достигнет благородной цели, приблизит идеал, а не превратится в свою противоположность.
В газетах и речах ораторов на митингах словосочетания «диктатура пролетариата», «революционный террор» употреблялись тогда особенно часто. И вот появляется статья Кропоткина «Революционная идея в эволюции», впервые опубликованная в 1891 году, где можно было прочитать: «Каждый революционер мечтает о диктатуре… о революции, как о возможности легального уничтожения своих врагов… о завоевании власти, о создании всесильного, всемогущего и всеведущего государства, обращающегося с народом, как с подданным и подвластным, управляя им при помощи тысяч и миллионов разного рода чиновников… Якобинская традиция давит нас… будучи оружием правителей, террор служит прежде всего главам правящего класса, он подготовляет почву для того, чтобы наименее добросовестный из них добился власти…»
Кропоткин внимательно следил за ходом событий, и далеко не все вызывало у него одобрение. Первые два месяца после Октябрьской революции прошли относительно спокойно. Наступил 1918 год. Первое важнейшее его событие — созыв по постановлению советского правительства Учредительного собрания, вопрос о необходимости которого для установления формы правления и выработки конституции был еще в 1903 году включен в программу Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). После Февральской революций практически все партии — от кадетов до большевиков — выступали за выборы в Учредительное собрание. Озабоченное проблемой укрепления собственной власти Временное правительство откладывало выборы, назначив их, наконец, на 12 (25) ноября 1917 года. Они состоялись уже при новом правительстве. Кропоткин отказался от сделанного ему предложения баллотироваться в депутаты. Он не верил в возможности парламента и надеялся на то, что снизу начнется движение за создание местного самоуправления, которое и возьмет в свои руки продолжение революционного процесса. Но развитие событий пошло по другому пути.
Результаты выборов, впервые проведенных в России на основе прямого, равного и тайного голосования, оказались неблагоприятными для партии большевиков. Крестьянство отдало свои голоса эсерам, которые получили наибольшее число мест в Учредительном собрании. Большевики овладели лишь четвертью депутатских мест. Речь могла бы идти о формировании коалиционного правительства. Вечером 5(18) января 1918 года Учредительное собрание открылось в Петрограде, в Таврическом дворце. Председателем был избран эсер-центрист Виктор Чернов. Он выступил с речью и призвал все социалистические партии к консолидации в строительстве демократической республики. Но уже утром власть Советов распустила не поддерживавшее ее Учредительное собрание. Отряд красногвардейцев вынудил депутатов покинуть зал. На следующий день в Петрограде и Москве прошли организованные эсерами демонстрации в защиту демократии и Учредительного собрания, при разгоне которых были жертвы.
Становилось ясно, что расколотое враждой общество стремительно катится к гражданской войне. Советское правительство не получило всеобщей поддержки и сохранить власть оно могло только с помощью насилия и террора. Приняв «Декрет о мире», правительство приступило к сепаратным переговорам с Германией и ее союзниками. 3 марта 1918 года в Бресте был заключен мирный договор, по которому Германия получила возможность оккупировать Прибалтику, Белоруссию, а также Украину, объявленную независимой от России. Условия мира были грабительскими, но советское правительство получило мирную передышку, позволившую обратить внимание на внутренние проблемы. А к осени оправдался расчет на революцию в Германии, и 13 ноября Брестский договор был аннулирован.
К этому времени война внутри страны приняла грандиозные размеры. В борьбе с советской властью объединились как крайне правые силы, среди которых были и монархисты, так и левые, где наиболее активными были эсеры. В марте 1918 года на Лондонской конференции представители стран Антанты и США приняли решение перейти к открытой интервенции против Советской России. Вскоре был высажен англо-американский десант в Мурманске, летом оккупирован Архангельск. Во главе марионеточного правительства Северной области оказался старый друг Кропоткина Николай Чайковский. Человек, с именем которого связано название кружка первых народников, превратившегося в большое общество социалистической пропаганды, оставался на позициях умеренного демократического социализма. Но он не был ни контрреволюционером, ни «агентом империализма», как его представляли в официальных исторических изданиях в нашей стране.
Кропоткин хорошо знал Чайковского и особенно сблизился с ним в пору их совместной эмигрантской жизни в Англии. Чайковский вернулся в Россию еще в 1910 году. Очень теплое письмо прислал он Кропоткину к семидесятилетию: «Милый Петр! Старость, как и юность, имеет свою зарю. И ничего я так не желаю тебе, как провести остаток твоей блестящей жизни вблизи к обновленной, глубоко изменившейся родине. Могу по собственному опыту сказать тебе, что она полна кипучей творческой жизни, к сожалению, все еще прикрытой топкой коркой паутины и искусственной спячки…»
