В сентябре 1961 г. Гильермо Ангуло предложил Маркесу послать свою неопубликованную рукопись, которая получит название «Недобрый час», на спонсируемый «Эссо» конкурс «Лучшее произведение колумбийской литературы 1961 г.». Победителя конкурса должны были назвать в 1962 г.
[707] Альваро Мутис тоже давил на него. Говорили, что в «Эссо» представлены 173 произведения и ни одно из них не заслуживает внимания. Посему друзья и настаивали, чтобы Гарсиа Маркес подал заявку в последнюю минуту. Сам Маркес вспоминает, что он развязал галстук, взглянул на свою повидавшую виды рукопись, тщательно переработал ее в последний раз
[708]. Нелюбимый автором «Недобрый час» никогда не будет вызывать особого восторга у критиков. Сюжет несколько дерганый, персонажи схематичные. Вместе с тем кинематографическая ясность повествования и беспристрастность изложения не могут не произвести впечатления на читателя, даже если мрачность содержания не разбавлена юмором и деталями местного колорита.
От имени «Эссо» победителя конкурса определяла Колумбийская академия, и она присудила приз рукописи Гарсиа Маркеса. Его попросили озаглавить роман, и он вместо названия «Этот дерьмовый город» придумал другое — «Недобрый час». Однако выяснилось, что президентом Колумбийской академии был священник, отец Феликс Рестрепо, который, стоя на страже испанского языка и нравственности своей паствы, был обеспокоен тем, что в романе фигурируют такие слова, как «противозачаточные» и «мастурбация». Отец Рестрепо попросил колумбийского посла в Мексике, Карлоса Аранго Велеса, передать письмо Гарсиа Маркесу, провести с ним беседу и в деликатной форме потребовать, чтобы он исключил из повествования эти два оскорбительных слова. Гарсиа Маркес, уже имея в кармане премию размером в три тысячи долларов, принял соломоново решение, позволив послу убрать одно из двух слов. Тот выбрал «мастурбацию».
Судьба распорядилась так, что жюри назвало победителя как раз в тот день, 16 апреля 1962 г., когда родился второй ребенок Гарсиа Барча — Гонсало. Позже Гарсиа Маркес скажет Плинио Мендосе, что ребенок появился на свет «за шесть минут» и их «беспокоило лишь то, что он мог родиться в автомобиле по дороге в клинику». Получив премию, Маркес стал на время относительно богат. Часть денег он заплатил за пребывание Мерседес в роддоме
[709]. Но, поскольку он считал, что это «украденные» деньги, — позже он скажет, пожалуй неискренне, что отправка на конкурс романа «Недобрый час» была самым неверным поступком в его жизни, — он из суеверия решил, что потратит их не на бытовые нужды, а на покупку автомобиля — белого «Опеля-62» с закрытым кузовом и красной обивкой в салоне, в котором будет возить свою семью по огромной столице. Плинио Мендосе Маркес сказал: «Это самая дорогая игрушка за всю мою жизнь. Я просыпаюсь среди ночи и проверяю, не исчез ли он куда»
[710].
Однако честолюбие его не было удовлетворено. Премию-то он, конечно, получил, а вот писателем перестал быть. Его терзало беспокойство. Он по-прежнему мечтал о работе в кино. Однако его высокие чаяния оставались без ответа — как он ни старался покорить Алатристе своим добросовестным отношением к работе
[711]. Напротив, чем больше денег он зарабатывал для Алатристе, повышая тираж двух низкопробных журналов, тем меньше была вероятность, что Алатристе откроет ему двери в мир кино.
Маркес уже не был уверен в том, что он смог бы писать даже в подходящих условиях. С тех пор как он женился, он написал всего несколько рассказов, и даже ненавистный «Недобрый час» казался ему большим романом. Дело в том, что на работе его голова была забита чепухой, дома — семейными проблемами, с друзьями он болтал о кино. Смешно подумать, что он уже приступил к работе, правда без особого энтузиазма, над следующей книгой, запланированной после «Ста лет одиночества», — над сборником рассказов «Невероятная и грустная история о простодушной Эрендире и ее жестокосердной бабке», — но никак не мог взяться за роман, о котором в каком-то смысле мечтал всю свою жизнь. И через несколько месяцев он вернулся к нему, то есть в свободное время стал работать над «Домом». Однако «Дом» населяли одни лишь призраки, и он опять ни к чему не пришел. И тогда Маркес вернулся к другой идее — к замыслу романа «Осень патриарха», который, как он считал в глубине души, должен был принести ему успех
[712]. Роман «Сто лет одиночества» еще даже не существовал как название, зато у этого, недописанного, произведения название было, причем в окончательном варианте. К апрелю 1962 г., когда вышел в свет сборник «Похороны Великой Мамы» и победил на конкурсе роман «Недобрый час» (вскоре после этого Маркес получил первые экземпляры повести «Полковнику никто не пишет»), у него уже было написано триста страниц «Осени патриарха», но ему по-прежнему казалось, что он на ложном пути. В итоге он опять оставил работу над этим романом. Позже Маркес скажет, что из всего, что тогда было написано, он оставил только имена персонажей
[713]. Возможно, роман о диктаторе — отчасти о нем самом на тот момент — просто не мог быть написан до того, пока Гарсиа Маркес не разобрался с проблемами «Дома»: со своими родными, со своим прошлым. Отчаявшийся, обескураженный, растерянный, он снова убрал рукопись на полку и впервые стал подумывать о своем будущем без литературы.
Но это было выше его сил. Работа в двух посредственных журналах раздражала его все больше и больше, и теперь он жаловался своему compadre Плинио Мендосе: «Горстями глотаю транквилизаторы и все равно не могу спать больше четырех часов. Думаю, моя единственная надежда — полностью перегруппироваться… Как ты, наверно, догадываешься, я ничего не пишу. Последний раз садился за машинку два месяца назад. Не знаю, с чего начать. Боюсь, что в итоге я вообще ничего не напишу, да и не разбогатею тоже. Больше мне нечего сказать, compadre. Конченый я человек, жертва хороших обстоятельств»
[714].
