Варгас Льоса и Гарсиа Маркес впервые сошлись в 1967 г., на вручении молодому перуанцу премии имени Ромуло Гальегоса. Теперь, в 1972-м, Гарсиа Маркес стал вторым обладателем этой награды, и его реакция показала, что между ними разверзается огромная пропасть, их удивительной дружбе приходит конец: Варгас Льоса отказался пожертвовать премию на нужды кубинской революции; Гарсиа Маркес решил отдать деньги диссидентской венесуэльской партии «Движение к социализму» (МАС)
[880], возглавляемой бывшим коммунистом Теодоро Петкоффом, который был его другом. Как и Петкофф, Гарсиа Маркес проникся уверенностью в том, что советский коммунизм больше не является подлинно революционной силой и ему нет дела до подлинных нужд и интересов Латинской Америки. Кармен Балсельс, приехавшая в Каракас вместе с Гарсиа Маркесом, рассказывала мне: «Казалось, это путешествие никогда не кончится, хотя мы летели первым классом, всю дорогу пили и Габо, уже знавший, что отдаст все деньги МАС и Петкоффу, всё беспокоился о том, что скажет Марио. Ни о чем другом он думать не мог»
[881].
Венесуэльцы были шокированы, увидев, что за премией к трибуне каракасского «Театро Парис» неспешной походкой направляется человек с африканской прической в гавайской тропической рубашке с расстегнутым воротом, серых брюках и белых туфлях на босу ногу. Памятуя о том, что Варгас Льоса отказался пожертвовать свою премию на вооруженную борьбу в Латинской Америке, люди на всем континенте задавались вопросом: как же поступит со своей наградой Гарсиа Маркес? Когда его спросили об этом сразу же после церемонии, он заявил, что ему надоело быть бедным и он купит «еще одну яхту» у знакомого в Каракасе или у Карлоса Барраля в Барселоне. Это была одна из его самых знаменитых острот
[882]. Мерседес с ним не полетела — она приедет позже с четой Федучи, — зато на церемонии награждения присутствовали его сын, двенадцатилетний Родриго, и двое почти что тезок: отец Габриэль Элихио и самый младший брат Маркеса Элихио Габриэль, недавно женившийся на Мириам Гарсон. Габито предложил новобрачным провести в Каракасе медовый месяц, который по времени совпал с вручением ему премии имени Гальегоса. Габриэль Элихио навязался без приглашения, и это трио посетило все места, где Габито и Мерседес проводили свой собственный медовый месяц четырнадцать лет назад; они даже остановились в том же отеле, где когда-то останавливались Гарсиа Барча. «Отца Элихио поселили в другое крыло, — вспоминает Мириам, — и он стал ругаться с администрацией: „Как вы смеете? Он — мой сын“. На следующее утро он позвонил нам в шесть: „В котором часу мы идем завтракать?“»
[883]
Как и ожидалось, поведение сына на этой большой престижной сцене не произвело впечатления на Габриэля Элихио. Знать бы ему тогда, что последует потом. На следующее утро Гарсиа Маркес взял с собой чек на 22 750 долларов, большую сумку и в сопровождении сына Родриго, брата Элихио (он договорился с El Tiempo, чтобы газета напечатала на своих страницах серию репортажей о награждении его брата самой престижной премией Латинской Америки), двух известных журналистов и фотографа отправился в каракасский банк, где обналичил чек. Потом со своей свитой пришел в штаб-квартиру «Движения к социализму» и вручил деньги лидеру партии Теодоро Петкоффу, который был «его другом на протяжении многих лет»
[884]. МАС, объяснил Маркес, — новое молодое движение, в котором нуждается Латинская Америка; оно не имеет связей с коммунистическим движением, не придерживается жестких схем и догматов.
На Гарсиа Маркеса отовсюду обрушился поток критики, в том числе и со стороны его родных. МАС была крошечной организацией, но поступок Маркеса вызвал огромный резонанс. Большинство левых сочли его «уклонистом», правые заклеймили его «диверсантом». И даже когда выяснилось, что эти деньги предназначались для политического журнала МАС, а не для партизанской войны, Москва все равно в конце августа назвала Маркеса «реакционером», а Габриэль Элихио заявил прессе в Каракасе, что его старший сын «большой плут — с детства такой, всегда что-нибудь да выкинет»
[885]. Должно быть, Габо немало обеспокоился, когда по возвращении в Европу получил нагоняй от Пабло Неруды, взгляды которого — несмотря на то что он долго был членом Коммунистической партии Чили — во многом совпадали со взглядами самого Гарсиа Маркеса. Во время их встречи Неруда сказал ему, что понимает, чем продиктован его поступок, но никакое благое деяние в пользу МАС не стоит тех неприятных последствий, к которым может привести подобный жест, а именно к расколу в рядах международного социалистического движения
[886]. Вероятно, тогда Гарсиа Маркес и стал твердо придерживаться своей тактики, уже опробованной на Кубе: никогда открыто не критиковать социалистические группы, даже ориентированные на Москву коммунистические партии, потому что тем самым он развязывает руки их противникам
[887].
Разобравшись с делами, в середине августа Гарсиа Маркес вылетел в Нью-Йорк, чтобы навестить своего давнего друга Альваро Сепеду, лечившегося от рака в больнице «Мемориал». Больницы и смерть до ужаса пугали Гарсиа Маркеса, и новые впечатления лишь укрепили его во мнении, что Нью-Йорк — ошеломительно бесчеловечный большой город. Через неделю он вернулся в Барселону и оттуда отправил письмо жене Сепеды:
Тита,
позвонить тебе я не мог. К тому же мне нечего было сказать: маэстро очень старался убедить меня в том, что он и не болен вовсе, и, напротив, целиком посвятил себя заботам обо мне. Я застал его очень бледным, почти выдохшимся, но вскоре понял, что это из-за радиотерапии, потому что после недели отдыха, в течение которой мы не делали ничего, только разговаривали и ели, он заметно ожил. Меня встревожило, что он почти полностью потерял голос, но он заверил меня, что это тоже из-за облучения. И правда, теперь, когда он начал принимать противозастойное средство (инструкцию к нему я читал), буквально через несколько дней голос у него начал восстанавливаться. С его лечащим врачом мне не удалось поговорить. Зато я общался с другими врачами, из числа моих друзей, и они подтвердили, что некоторые виды лимфомы излечивают уже шесть лет!..
