Габито помогла появиться на свет венесуэлка Хуанита де Фрейтес, супруга ссыльного генерала Марко Фрейтеса, поссорившегося с диктатором Хуаном Висенте Гомесом. Он заведовал складом ЮФК, и его дом являлся частью комплекса административных зданий компании. Помощь в появлении на свет — не единственная неоценимая услуга, которую сеньора Фрейтес оказала Габито. Позже она будет рассказывать ему и его маленьким друзьям замечательные сказки — во всех местом действия являлся Каракас! — и тем самым пробудит в нем непреходящую любовь к венесуэльской столице
[122]. Через дорогу от дома полковника жил еще один венесуэлец — аптекарь Альфредо Барбоса, тоже жертва Гомеса. Он приехал в Аракатаку незадолго до Первой мировой войны, обосновался в городе в качестве врача и женился на местной жительнице Адриане Бердуго. Во время бананового бума его аптека была главной в городе, но к концу 1920-х гг. он стал подвержен приступам депрессии и часто целые дни проводил в праздности, качаясь в своем гамаке
[123].
В Аракатаке были и гринго — чужие — служащие ЮФК. Габито знал, что они есть, но воспринимал их с равнодушием. Они жили в стороне, на обособленной территории, в так называемом, по выражению Гарсиа Маркеса, «электрифицированном курятнике», представлявшем собой комплекс из домов с кондиционерами, бассейнов, теннисных кортов и ухоженных газонов. Именно эти существа из другого мира изменят направление реки и спровоцируют забастовку 1928 г., которая окончится кровопролитием. Именно они прорыли канал между двумя реками, и этот канал во время ливней с ураганами в октябре 1932 г. станет причиной разрушительного наводнения, на которое пятилетний Габито будет зачарованно смотреть с веранды дома своего деда
[124].
Итальянец Антонио Даконте Фама приехал в Аракатаку после Первой мировой войны. Он привез немые фильмы, которые показывал в кинотеатре «Олимпия», граммофон, радио и даже велосипеды. Их он давал напрокат изумленному населению. Антонио Даконте жил попеременно с двумя женщинами (они были сестры). Одна рожала ему только сыновей, вторая — только дочерей
[125]. В Аракатаке до сих пор живут много Даконте.
Габито очень хорошо запомнил «француза» Дона Эмилио (на самом деле он был бельгиец). Тот тоже приехал в Аракатаку после Первой мировой войны — на костылях, с пулей в ноге. Талантливый ювелир и столяр-краснодеревщик, Дон Эмилио по вечерам обычно играл с полковником в шахматы или в карты. Но однажды он пошел смотреть американский фильм «На Западном фронте без перемен», а вернувшись домой, покончил с собой — отравился цианидом
[126]. Полковник организовал похороны — это событие запечатлено в повести «Палая листва» (где Дон Эмилио выведен в образе «доктора», в котором также нашли отражение некоторые черты меланхоличного венесуэльца-аптекаря Альфредо Барбосы) и в романе «Любовь во время чумы» (там он — Херемия де Сент-Амур). «Моему деду, — вспоминает Маркес, — сообщили о самоубийстве, когда мы вышли из церкви после воскресной мессы, которую служили в восемь часов. Это было в августе. Он потащил меня к дому бельгийца, где уже ждали мэр и полиция. Я сразу ощутил стоявший в неприбранной комнате резкий запах горького миндаля — от цианида, который он вдыхал, чтобы покончить с собой. Покойник, накрытый одеялом, лежал на походной раскладной кровати. Рядом, на деревянном табурете, стоял поднос, на котором он выпаривал яд, и лежала записка. В ней кисточкой было старательно выведено: „В моей смерти никто не виноват. Просто я — никчемный человек, потому сам ухожу из жизни“. Я хорошо все помню, будто это было вчера. Дед откинул одеяло. Труп был голый, застывший, скрюченный, кожа — бесцветная, с каким-то желтоватым налетом, водянистые глаза смотрели на меня, будто живые. Бабушка, увидев мое лицо, когда я вернулся домой, предсказала: „Это бедное дитя больше никогда уже не сможет спать спокойно“»
[127].
Есть все основания полагать, что труп Дона Эмилио вместе с другими мертвецами, виденными или воображаемыми, тревожил сознание впечатлительного мальчика на протяжении всего его детства. Этот труп обретает зловещие очертания в первой художественной публикации Маркеса, в которой он представляет себя потенциальным трупом (или, возможно, бывшим трупом). И даже после «Палой листвы», сюжетом которой являются похороны, вызывающие множество споров, этот труп снова и снова будет всплывать на поверхность травмированного сознания писателя. Возможно, это — ширма, скрывающая труп самого полковника, который Габито никогда не видел.
Иногда полковник водил внука на «последний круг» перед сном. «Бабушка всегда устраивала мне допрос, когда я возвращался домой после вечерней прогулки с дедом: спрашивала, где мы были, что делали. Помнится, однажды вечером я проходил мимо одного дома с другими людьми и увидел, что на его веранде сидит мой дед. Я смотрю на него издалека, а он сидит, как у себя дома. От бабушки я почему-то это скрыл, но теперь знаю, что это был дом его любовницы, той женщины, что приходила к нам, чтобы попрощаться с дедом, когда он умер. Бабушка ее не впустила, сказала, что на усопших могут смотреть только их законные жены»
[128]. Той женщиной, которую бабушка Маркеса не пустила к Николасу, почти наверняка была Исабель Руис; она переехала в Аракатаку в 1920-х гг.
[129] А в школе вместе с Габито в одном классе училась девочка, с которой Транкилина запретила ему общаться: «Тебе на ней нельзя жениться». Смысл ее предостережения Маркес осознал гораздо позже
[130].
Пока Габито с дедом гуляли, приветствуя друзей и знакомых полковника, женщины суетились в доме, готовясь к приему гостей. Иногда им приходилось привечать сановников, старых боевых соратников полковника или товарищей по Либеральной партии; еще чаще — возиться с результатом его былых неблаговидных деяний. Внебрачные сыновья обычно прибывали на мулах, которых они привязывали во дворе, и укладывались спать в гамаках
[131]. Но большинство гостей приезжали на поезде. «Поезд прибывал каждый день в одиннадцать часов утра, и моя бабушка всегда говорила: „Придется готовить и рыбу, и мясо. Никогда не знаешь, кто из приезжих предпочитает одно, а кто другое“. Поэтому мы всегда с волнением ждали прихода гостей»
[132].
