Карлос Мартин был знаком со всеми ведущими поэтами своего поколения и через несколько месяцев после того, как его назначили директором, пригласил в Сипакиру двух самых авторитетных из них — Эдуардо Каррансу и Хорхе Рохаса, — чтобы они выступили перед его учениками. Гарсиа Маркес и один из его приятелей имели честь взять у них интервью в большой гостиной арендованного Мартином дома в колониальном стиле, что стоял на центральной площади городка. Маркесу впервые в жизни предстояло пообщаться с представителями литературы высочайшего уровня, и он был одновременно обрадован и смущен, когда Мартин представил его знаменитым гостям как «большого поэта»
[222]. К сожалению, журнал, основанный учениками, La Gaceta Literaria (Литературный вестник), стал жертвой политических обстоятельств. Тогда же Гарсиа Маркес впервые столкнулся с насилием, грозившим захлестнуть новую Колумбию, которую пытался построить президент Лопес Пумарехо. 10 июля 1944 г. Лопеса Пумарехо, отработавшего на посту президента уже два года второго срока, похитили в городке Пасто. Была устроена попытка государственного переворота при поддержке влиятельного политика консервативного толка Лауреано Гомеса, известного среди либералов под прозвищем Изверг. 31 июля 1945 г. Лопес Пумарехо под нажимом своих политических противников уйдет в отставку. Его место на последний год его президентского срока займет другой либерал, Альберто Льерас Камарго, которому придется работать в условиях нарастающей напряженности. Через несколько дней после попытки переворота Карлос Мартин как директор школы послал в президентский дворец телеграмму в поддержку правительства, а вскоре после этого в школу в сопровождении отряда полиции явился приверженец консерваторов мэр Сипакиры и конфисковал весь тираж первого номера La Gaceta Literaria, который был отпечатан в типографии Боготы. Еще через несколько дней министр образования по телефону вызвал нового директора «на ковер» и попросил его оставить свой пост.
Гарсиа Маркес, вернувшийся в класс сеньора Кальдерона Эрмиды, продолжал много читать. Он отмечает, что тогда работы Фрейда показались ему умозрительными и образными, как романы Жюля Верна
[223], и вдохновили его на сочинение под названием «Навязчивый психоз», написанное, как это ни забавно, когда его в наказание за очередную проделку оставили после уроков
[224]. Это был рассказ о девушке, которая превратилась в бабочку и улетела навстречу необычайным приключениям. Когда одноклассники Маркеса стали высмеивать его фантазии, учитель поспешил поддержать и подбодрить талантливого ученика. Посоветовал ему, как лучше выстраивать повествование, какие приемы использовать. Рассказ облетел всю школу и когда оказался в руках школьного секретаря, тот сказал пророчески, что это сочинение напомнило ему «Превращение» Кафки.
Это поразительная деталь, ибо Гарсиа Маркес всегда говорил, что впервые о Кафке он услышал в Боготе в 1947 г. и это послужило толчком к публикации его первых рассказов
[225]. Получается, что Кафку он, возможно, читал уже в школе. Интересно, что «Двойник», подаренный ему Гомесом Тамарой, не только одна из самых необычных книг Достоевского, как в свое время заметил сам даритель, но еще и одна из наименее известных. А вот Франц Кафка ее читал. Идея о том, что в каждом из нас живет не один человек, что в каждом из нас заключено несколько сущностей, должно быть, весьма импонировала Гарсиа Маркесу, действовала на него как лекарство, ведь он был гораздо более неуравновешенным, чем казался на первый взгляд. Он уже пережил один нервный срыв, когда учился в предыдущей школе, а теперь его чувство уверенности в себе, самосознание в целом подвергались новым, более серьезным испытаниям. Он оказался перед необходимостью приспособиться к закоснелым условностям Боготы, где все было другое — и авторитеты, и вкусы, и культура. Сеньор Кальдерон впоследствии утверждал, будто он сказал своему талантливому ученику — который, по мнению большинства окружающих, был более интересен как художник-график, чем как писатель, — что он станет «лучшим романистом в Колумбии»
[226]. Подобная моральная поддержка была бесценна.
Несмотря на то что своим внеклассным увлечениям Маркес уделял больше времени, чем учебе, его престиж в школе неуклонно возрастал. В последний день 1944 г., в конце его второго года учебы в Сипакире, самая авторитетная газета в Колумбии, El Tiempo, опубликовала в литературном приложении одно из его стихотворений под псевдонимом Хавьер Гарсес. Эту публикацию Маркес вспоминает со стыдом вот уже почти шестьдесят лет, хотя в то время семнадцатилетний юноша, которому предстояло учиться в средней школе еще целых два года, наверняка был очень доволен таким признанием
[227]. Стихотворение «Песня» было посвящено некой подруге, Лолите Поррас, которую незадолго до этого постигла трагическая смерть. Эпиграфом ему служила строчка из стихотворения Эдуардо Каррансы, лидера общества «Камень и небо», и начиналось оно следующим образом:
ПЕСНЯ
В стихотворенье этом идет дождь.
Э. К.
Дождь. Все небо серое от туч.
Дождь. Все небо мокрое от слез
Твоей печали.
Порой я слышу ветра песнь,
Тогда душа моя к тебе стремится,
Но тебя здесь нет.
Дождь. Но только ты в моих мечтах,
Никто сегодня не придет ко мне.
Душа моя в тоске.
И не придет никто.
Мне тяжело, и ты одна — спасенье.
Настанет завтра, будет новый день.
И будешь ты.
Я вспоминаю томный взгляд,
И свежесть твоего дыханья,
И радость, и восторг.
И имя нежное твое,
Как музыка, живет в моем стихе
[228].
Гарсиа Маркес так отзовется о своих стихах, написанных в школьные годы: «Это были просто упражнения в технике стихосложения, лишенные и вдохновения, и стремления души. В них нет никакой поэтической ценности, потому что шли они не от сердца»
[229]. На самом деле уже по первом прочтении стихотворения становится ясно, что оно несет в себе мощный эмоциональный заряд, да и тема тоже неслабая. Что касается технического аспекта, он многообещающий, но, конечно, не оригинальный — это подражание, причем неплохое, стихам Неруды 1920-х гг. По всей видимости, Гарсиа Маркес, родиной которого является самая «поэтическая» из латиноамериканских республик, стыдился даже не технических недостатков своих ранних поэтических опытов (без изъянов тут и не могло обойтись), а того, что в них слишком явственно выражены те чувства, которые он испытывал, будучи подростком.
