В марте 1949 г. Маркеса неожиданно свалила серьезная болезнь. По его собственным свидетельствам, кризис спровоцировала его стычка с Сабалой на политической почве. Однажды в конце марта поздно вечером Маркес сидел с Сабалой в «Пещере»; главный редактор ужинал. Поездки в Барранкилью и, в частности, общение с Альваро Сепедой не лучшим образом сказывались на поведении Маркеса: в газете он работал спустя рукава и вообще вел себя, как взбунтовавшийся подросток. Сабала перестал есть суп и, глянув на Маркеса поверх очков, спросил с сарказмом в голосе: «Вот скажи мне, Габриэль, неужели за своим шутовством ты даже не замечаешь, что наша страна деградирует на глазах?»
[318] Уязвленный Маркес продолжал напиваться, и все кончилось тем, что он заснул на скамейке на Пасео-де-лос-Мартирес. Проснулся он утром под тропическим ливнем — мокрый насквозь, с болью в груди. Ему поставили диагноз пневмония, и он поехал лечиться к родителям в Сукре, где собирался пробыть до полного выздоровления. Хотя для человека с больными легкими Сукре был не самым подходящим местом: вода в реках вышла из берегов, и город затопило, как это часто будет случаться в романах «Недобрый час» и «История одной смерти, о которой знали заранее».
Та поездка домой сыграет важную роль в судьбе Маркеса. По его словам, он ожидал, что ему придется провести в Сукре полгода, хотя на самом деле, как оказалось, он пробыл там чуть более полутора месяцев. И все равно впервые за последние годы он так долго жил с родственниками. Он заранее знал, что на длительное время будет заточен в четырех стенах. Теперь, когда несколько его братьев и сестер подросли, в его сознании начал постепенно назревать переворот. Тогда он не отдавал себе в этом отчета, да и результат проявился не сразу, но впоследствии эти перемены коренным образом повлияли на литературный и исторический аспекты его творческой мысли. Любой мог бы сказать, что к мертвым, населявшим его воображение, стали добавляться и живые.
Теперь, став журналистом, Гарсиа Маркес начал обращать внимание и на Сукре. Одно из самых интересных местных преданий повествовало о Маркезите де ла Сьерпе, белокурой испанке, которая якобы когда-то жила в отдаленном поселении под названием Ла-Сьерпе («sierpe» в переводе «змея»), замужем никогда не была и за всю жизнь ни разу не вступала в половые отношения с мужчинами. Она обладала магической силой, владела огромной гасиендой площадью в несколько муниципалитетов и прожила более двухсот лет. Каждый год она объезжала свою вотчину, исцеляя больных и осыпая милостями всех, кто находился под ее защитой. Перед смертью она велела прогнать перед домом весь ее рогатый скот, что заняло девять дней, а сырая земля от копыт в итоге превратилась в болото (Ciénaga) Ла-Сьерпе, находившееся к юго-западу от Сукре, между реками Сан-Хорхе и Каука. В этом болоте она похоронила свои самые ценные вещи и сокровища, а также секрет бессмертия, а все оставшееся богатство поделила между шестью семьями, которые ей служили
[319].
Это предание, рассказанное Маркесу его другом Анхелем Касихом Паленсиа, кузеном Хосе Паленсиа, вместе с теми легендами, что он насобирал сам, легли в основу целого ряда блестящих статей, которые Маркес напишет три-четыре года спустя, и вдохновили его на создание в конце 1950-х гг. потрясающего литературного персонажа — Великой Мамы (Ia Mamá Grande), в котором впервые найдет отражение стиль зрелого Гарсиа Маркеса. Еще один источник — богатая обитательница Сукре, жившая по соседству с друзьями семьи Маркес — Хентиле Чименто. Звали ее Мария Амалия Сампайо де Альварес. Эта женщина насмехалась над образованием и культурой и постоянно хвасталась своим богатством. Когда она умерла в 1957 г., ей устроили несусветно пышные похороны
[320]. Другая столь же необычная история рассказывала об одиннадцатилетней девочке, занимавшейся проституцией под давлением бабушки. По прошествии многих лет она станет прообразом нескольких литературных персонажей, в том числе знаменитой Эрендиры
[321].
Правда, формирование Маркеса как рассказчика было поставлено под сомнение самым драматичным образом. В письме к своим друзьям в Барранкилье Гарсиа Маркес намекнул, что было бы неплохо, если б ему прислали книги, дабы он не захирел в дикости Сукре и неотесанности отчего дома
[322]. Вскоре ему прислали несколько книг: «Шум и ярость», «Деревушка», «На смертном одре» и «Дикие пальмы» Фолкнера; «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф; «Манхэттен» Дос Пассоса; «О мышах и людях» и «Гроздья гнева» Стейнбека; «Портрет Дженни» Натана и «Контрапункт» Хаксли. К сожалению, увлекшись чтением этих блестящих произведений модернистской литературы, Маркес фактически перестал работать над «Домом»
[323]. Более того, начав выздоравливать, он вернулся к своим досужим развлечениям. До Ла-Сьерпе он так и не добрался, зато вновь закрутил роман со сладострастной Колдуньей (к тому времени она уже потеряла мужа), к огромному неудовольствию Луисы Сантьяга. А также завел новых друзей. Один из них, Карлос Алеман из Момпокса (он уже был избран в законодательное собрание департамента), вспоминая свой приезд в Сукре в мае 1949 г., рассказывает: «В толпе, приветствовавшей нас, когда мы прибыли из казарм, выделялся парень в экстравагантном наряде: крестьянские сандалии, черные брюки, желтая рубашка. Я спросил у Рамиро: „Это что еще за попугай?“ — и он ответил: „Габито“… Он был один такой; все вокруг были одеты в хаки»
[324].
Итак, Гарсиа Маркес, вероятно не совсем еще здоровый, вместе со своим другом Хакобо Касихом (он тоже был активист-либерал) присоединился к группе Карлоса Алемана, и они все на трех судах с флагами Либеральной партии (на каждом судне — бочонки с ромом и духовой оркестр) отправились в круиз по всему региону Моханы. Сторонники либералов приветствовали их с речных берегов, а местные боссы, как правило землевладельцы из либералов, устраивали для гостей пиршества и встречи, когда они сходили на берег. Оскар де ла Эсприэлья позже вспоминал: «В те дни мы все были марксисты, все ждали революции, но Карлос Льерас так и не отдал приказ»
[325].
