Леди Мельбурн была бы очень удивлена, если бы узнала, как часто и как серьезно писал Байрон своей невесте. Он вознамерился убедить Аннабеллу и себя в том, что она не ошиблась в нем и что он попытается оправдать ее ожидания. Их характеры не так уж сильно различались, как она полагала, и даже если бы и различались, то это не могло бы стать помехой их счастью. На следующий день Байрон продолжил свои извинения и пояснения, затронув тему религии: «Я скорее смущен разнообразием религиозных принципов, нежели настроен оспаривать их. Одним словом, я готов читать любые книги, которые вы захотите, и выслушивать любые объяснения… Вы станете «моим наставником, философом и другом», мое сердце целиком принадлежит вам…»
Холодность Аннабеллы пропала. Она признавалась, что положительный ответ «принес мне неописуемую радость и наполнил меня счастьем». Вскоре от ее самоуверенности не осталось и следа, и она стала побаиваться скорой встречи с Байроном. Сумеет ли оказаться тем идеалом, который он нарисовал в своем воображении? Уверенность Байрона в ее постоянстве и настойчивые просьбы стать его наставником еще больше беспокоили Аннабеллу. Будучи побежденной, она хотела, чтобы он взял инициативу в свои руки. «…Мои убеждения ждут того часа, когда на них окажут влияние ваши, – говорила она ему, – я легко приспосабливаюсь к обстоятельствам и с удовольствием приму ваши принципы».
Несмотря на искреннее желание во всем прислушиваться к мнению своей невесты, Байрон вскоре стал тяготиться ролью жениха невинной и неопытной девушки. Во всех его серьезных увлечениях, включая юношескую любовь к Мэри Чаворт, было что-то запретное и тайное. Он лучше знал, как любить замужнюю женщину, чем неискушенную девушку, особенно ту, которая знакома с жизнью в основном по книгам. Этот внутренний разлад проявился в письмах Байрона к его умудренным опытом друзьям. В письме к Муру он прикрывал неуверенность маской развязности: «Мать моих будущих Гракхов, по вашему мнению, слишком сурова для меня… Я должен совершенно перемениться. Она такая хорошая, что я тоже хотел бы стать лучше».
На несколько дней Байрон задержался в Ньюстеде. Августа настаивала на его немедленном отъезде в Сихэм, но он не спешил. Вначале он собирался отправиться в Лондон, чтобы купить все необходимое для поездки и попросить Хэнсона заняться продажей Ньюстеда, а также подыскать достойное жилье для своей будущей жены. Кроме того, Байрон не хотел покидать родное гнездо, где он находился, возможно, в последний раз, один из самых его любимых уголков в Англии. Свежий воздух ранней осени вдохнул жизнь в величественные вязы в парке. Гуляя с Августой по берегу озера или в прохладном лесу, Байрон испытывал грусть расставания и страх перед переменами. Новая страница жизни отнимет у него не только полуразрушенное поместье и воспоминания, но и единственную женщину, которая понимала его и могла одарить бескорыстной и всепрощающей любовью. Они бродили по «Дьявольскому лесу» позади аббатства, где «Жестокий лорд» в порыве мизантропии установил статуи злобных сатиров. Там Байрон с Августой вырезали свои имена на коре старого вяза.
На следующий день, 21 сентября, оба они уехали из аббатства: Байрон – в Лондон, Августа – в Сикс-Майл-Боттом. В столице Байрона охватило беспокойство по поводу поведения Каролины, когда она узнает новости. К счастью, она приняла это известие достойно, решив вести себя как оскорбленная женщина и не причинять никому беспокойства. Ее письмо к Байрону было проникнуто духом самопожертвования и уязвленного чувства. Байрон вздохнул с облегчением и написал ей дружеский ответ, который она сочла холодным и снисходительным. Каролина искала утешения в письмах к Меррею: «Как он избавился от других несчастных? Заметьте, я говорю о них во множественном числе». Каролина весьма сдержанно поздравила Аннабеллу. «Она очень умная и хорошая, и верхняя часть ее лица красива…» Но в следующий раз Каролина заметила, что Байрон никогда не уживется с женщиной, которая часто ходит в церковь, знает все про статистику и обладает плохой фигурой.
Однако всепонимающую леди Мельбурн сейчас больше беспокоила Августа, нежели Каролина. Сумеет ли та уйти из жизни Байрона? Байрон защищал сестру, говоря, что именно она просила его поскорее поехать в Сихэм. А когда леди Мельбурн не успокоилась, он уверил ее: «X. – самое бескорыстное существо в мире. Ее единственная ошибка лежит на моей совести, и за это я не заслуживаю прощения». Леди Мельбурн укрепилась в своем подозрении, что любовь Байрона не пройдет быстро, но она не знала Августу так хорошо, как знал ее он. В самом деле, Августа бескорыстно любила Байрона и искренне желала ему счастья. Теперь она была готова любить его как сестра и с материнской нежностью заботиться о его благополучии. Случившееся не отпугнуло ее и не изменило ее отношения к нему.
Байрон хотел уладить все финансовые дела перед поездкой в Сихэм. Он предложил выделить Аннабелле шестьдесят тысяч фунтов или три тысячи фунтов в год, предполагая продать Ньюстед. Деньги Клотона могли пойти на уплату самых неотложных долгов, а Хэнсон полагал, что аббатство можно будет продать за сто двадцать тысяч фунтов. Также Хэнсон узнал, что сэр Ральф Милбэнк влез в долги, растратив состояние на выборах 1812 года. Единственной надеждой Аннабеллы был ее дядя, лорд Уэнтворт. Однако у Хэнсона не было времени встретиться с поверенными сэра Ральфа, и недовольному Байрону пришлось остаться в Лондоне.
А между тем переписка с Сихэмом продолжалась. Байрон уверял Аннабеллу, что по-прежнему полагается на ее руководство в семейной жизни. Он хотел видеть в ней воплощение идеала, к которому стремился с юности. Он вспоминал, какой впервые увидел ее в доме Мельбурнов: «В лице и манерах были простота, невинность и красота…» И добавлял искренне: «Совершенно искренне, от всего сердца, милая Аннабелла, могу сказать вам, что именно тогда, когда я понял, что недостоин вас, мои чувства и помыслы обратились к вам…» Свое письмо Байрон завершил мольбой, которая могла бы обескуражить девушку, так долго ждавшую человека, достойного уважения и превосходящего ее во всех отношениях: «Я буду таким, каким вы захотите меня видеть. Я полностью готов подчиниться разуму, который стоит выше моего».
Шли недели – Хэнсон тайком уехал в Девон, не предупредив Байрона, – и неловкость в Сихэме все усиливалась, а Аннабелла тщетно пыталась успокоить родителей и себя. Байрон был очень сердит на Хэнсона. Он попросил Хобхауса быть шафером на свадьбе, но не мог назвать точного дня отъезда в Сихэм из-за затянувшихся дел.
В это время Байрон получил письмо от молодой леди по имени Элиза. В нем не было ничего нового. Но когда эта женщина, такая пылкая и наивная, зашла к нему 24 октября, Байрон был тронут ее невинностью и подарил ей пятьдесят фунтов, чтобы она могла издать свои стихи. Сам он предпочитал не читать их. Когда Байрон сообщил Элизе, что скоро женится, она была так поражена, что ему пришлось отправить ее домой в своем собственном экипаже.
Два дня спустя, в субботу 29 октября, Байрон впервые отправился к своей невесте. Больше он не мог ждать Хэнсона. До воскресенья он задержался в поместье Сикс-Майл-Боттом. Страх перед предстоящей свадьбой, которая должна была разлучить его с Августой, зародился в его душе. В письмах Байрона и Аннабеллы было слишком много неловкостей и вымученных размышлений. Почему эта девушка не могла быть искренней и естественной? Ему это было необходимо, чтобы преодолеть собственную застенчивость. Только Августа могла помочь ему в этом, и вместе они часто смеялись. Позже, вспоминая свою семейную жизнь, Аннабелла говорила, что как-то Байрон сказал ей, что «только хочет, чтобы женщина смеялась, и ему все равно, что она думает». А в другой раз он заметил: «Я могу заставить Августу смеяться над чем угодно».
