— Я только не могу ее повернуть, — жалобно сказала Ганна.
— Это от бинтов. Голова у вас пробита, сейчас мы ее разбинтуем, посмотрим, перевязочку сделаем, будет у вас нашлепка полегче, завертите головой как миленькая.
— Мы тогда пошли, — полуутвердительно-полувопросительно сказал Галицкий. — Тебе что-нибудь нужно?
— Холодного борща, свекольника, — быстро сказала Ганна. — И драников со сметаной. Можно две порции.
Ее слова отчего-то вызвали гомерический хохот. Смеялся усатый доктор, смеялся хлопающий Илью по плечу Гарик, улыбался даже сам Илья. Ганна искренне не понимала, над чем они ржут.
— Точно будешь жить, — сообщил Гарик, отсмеявшись. — Знал бы я, что ты первым делом жрать попросишь, так и не срывался бы к тебе посреди ночи.
— Чего ей сделается, у нее голова пустая, — поддержал его Галицкий.
Ганне вдруг стало так обидно, что слезы полились из глаз. Бурный поток стекал по щекам и впитывался в марлевую шапочку, навязанную вокруг головы. Под подбородком тут же стало мокро.
— Я вас не просила ко мне приезжать! — срывающимся голосом выкрикнула она. — Можно было не совершать подвигов за рулем. И тебя, Гарик, тут тоже никто не ждал. Кажется, я в бреду не повторяла имя «Павел»…
— Конечно, у тебя пустая голова, — безжалостно сообщил в ответ Галицкий. — Потому что умный, взрослый человек не может вляпаться во все неприятности, которые кладет ему под ноги судьба. Ладно, еды мы тебе принесем, а пока доверься докторам и прекрати истерику.
Слез Галицкий не терпел. Об этом он написал ей в одном из писем на самой заре их знакомства. С ним вообще получалось в аккурат, как в стихотворении Ахматовой. Галицкий «не любил, когда плачут дети, не любил чая с малиной и женской истерики», вот только Ганна не была его женой.
Она закусила губу и сосредоточилась на врачебных манипуляциях, которые доктор совершал с ее несчастной головой.
Минут через сорок она уже лежала без повязки, а с заменившей ее марлевой нашлепкой (Ганна постеснялась спросить, выбрили ли ей волосы на голове или нет, но страшно мучилась по данному вопросу), умытая и в меру довольная, насколько это позволяли обстоятельства, она уже ела в кровати и уплетала за обе щеки принесенные Галицким драники со сметаной.
Он вернулся один, и отсутствие Гарика Ганну отчего-то обрадовало. Впервые в жизни ей было не по себе под его ласковым и внимательным взглядом. Доктор и медсестра ушли, сообщив, что рана на голове не внушает опасений, что Ганна отделалась легким сотрясением мозга, и что сегодня нужно полежать, а завтра ее уже отпустят «на поруки».
— У меня же завтра поезд, — воскликнула Ганна. — Мне завтра вечером надо в Москву.
— Нет, все-таки удар по голове не проходит без последствий, — Галицкий покачал головой. — Увезу я тебя в Москву, болезная. Я ж на машине. Доктор, ей точно нужно остаться здесь еще на одну ночь?
— Желательно, но если вы пообещаете, что дома она тут же ляжет в постель, то под вашу ответственность ее отпущу. Состояние Ганны Михайловны не внушает тревоги.
— Я не хочу туда, — Ганна вспомнила облезлый дом, во дворе которого ее ударили по голове, и поежилась. — Там такое место страшное. Настоящие задворки.
— Кто ж тебя на задворки отправлял? — Галицкий смотрел жалостливо и насмешливо одновременно. — Да и не собирается тебя больше в твой бомжатник никто отпускать. Сейчас съезжу, заберу твои вещи и заберу тебя в нормальную гостиницу. Номер люкс, слыхала о таких?
— Куда нам, мы же не олигархи, — проворчала Ганна, которая уже доела свой вкусный обед и чувствовала, что засыпает.
— Съездите по делам, — заметив ее состояние, сказал врач. — Пусть пациентка поспит. Возвращайтесь часикам к пяти, я ее еще раз осмотрю, попробуем встать, и если все будет хорошо, то сможете ее забрать.
— Спасибо, доктор, — хором ответили Ганна и Галицкий. Переглянулись и засмеялись тоже хором. Им уже давно не было так легко друг с другом.
За Ильей скрипнула, закрываясь дверь, медики тоже ушли; оставшись в одиночестве, Ганна откинулась на мягкие удобные подушки, закрыла глаза и начала уплывать куда-то, как бывает только в полусне-полуяви. Уже засыпая, она снова вспомнила улыбку Гарика, с которой он смотрел на нее, Ганну. Что-то неприятное и даже опасное таилось в этой улыбке, но подумать об этом у нее уже не хватило сил. Ганна отбросила мысли о Гарике и крепко уснула.
* * *
Гостиничный номер был немного несовременным, как все в Белоруссии, но просторным, светлым и удобным. Понятие «люкс» он оправдывал в полной мере, хотя Галицкий и поморщился недовольно, когда Ганна ему об этом сказала.
— Не была ты в настоящих люксах, девочка моя, — изрек он и достал из пузатого портфеля бутылку виски. По дороге из больницы в гостиницу они заехали в супермаркет, на отельный ресторан Галицкий не рассчитывал.
— Куда уж нам уж. Со свиным рылом в калашный ряд, — съязвила Ганна. — Не все из присутствующих тут олигархи, так что я, в основном, в эконом-варианте селюсь.
— Конечно, ты у нас выбираешь съемные квартиры в бандитском районе, где можно в темное время суток запросто получить по башке. Вот скажи ты мне, ты почему такая непутевая? Разве можно такое жилье выбирать, тем более, когда одна едешь?
— У меня на номер люкс денег нет, — огрызнулась Ганна.
— Гордая слишком. А то принимала бы помощь, которую тебе предлагали не раз, — Илья невольно повысил голос.
— Слушай, Галицкий, давай хотя бы раз в жизни не будем ругаться, — жалобно попросила Ганна. — Во-первых, меня по голове стукнули, а во-вторых, мы должны разобраться в том, что вокруг нас происходит. Я впервые в жизни чувствую себя не автором детективов, а их героиней. Давай я тебе расскажу то, что мне удалось узнать, а? Ты умный, ты обязательно все поймешь.
— Для того чтобы ты дала мне положительную оценку, всего-то и нужно было, что дать тебе по голове, — проворчал Илья. — Надо взять этот метод на вооружение. Ты вот что мне скажи, как ты считаешь, тебе по голове дали, потому что ты сунула свой нос туда, куда не надо, или это случайность? Молодая женщина, возвращающаяся одна по темной пустынной улице, вообще-то просто создана для неприятностей. Хорошо хоть так обошлось, могли и изнасиловать.
Ганну передернуло от подобного предположения, и взгляд Ильи сразу стал мягким, словно извиняющимся.
— Я думала про это, — быстро проговорила Ганна, чтобы стереть виноватое выражение с его лица. Галицкому это совсем не шло. — Понимаешь, у меня ничего не пропало. Там, на улице. У меня в сумочке были белорусские деньги, телефон, ключи от квартиры, паспорт. Сумочка осталась при мне, все вещи в ней целы. Ни рубля не пропало. Получается, на меня напали не с целью ограбления.
— Не факт, — Илья потер подбородок. Ганна знала, что этот жест свидетельствовал о крайней степени задумчивости. Она вообще все знала про Илью. Как он спит, как дышит, как ходит, как ест. — Напавшего на тебя грабителя мог кто-то спугнуть. Да хотя бы тот случайный прохожий, который тебя и нашел. Мы ж не знаем, сколько времени ты пролежала в кустах. Пять минут, полчаса или больше.
