— Одна ты не останешься, — Галицкий бросил на нее короткий взгляд, под которым она привычно съежилась, и повернулся к Гарику: — Вообще-то, было бы неплохо найти нового директора и передать ему все дела. Кроме того, мы так и не решили, что будем делать с Дзеткевичем. Сдаем его шалости в «Лiтаре» милиции, или с него и убийства Алеси вполне достаточно?
— Знаешь что? — В голосе Гарика зазвучала неприкрытая злость. — Хочу тебе напомнить, что мне послезавтра в Берлин лететь. Готовиться там к открытию магазина. Твоего, к слову, магазина. И так-то до отъезда я бы еще хотел с несколькими авторами поработать и с семьей побыть хоть немного. А ты все равно тут штаны просиживаешь, вот и найди себе нового директора. Поработай для разнообразия, тебе не вредно.
На памяти Ганны Павел Горенко никогда не позволял себе разговаривать с Галицким подобным тоном. Она видела, что Галицкий изумлен этой внезапной дерзости не меньше, чем она.
— Странно, не замечал раньше за тобой такого стремления проводить время с семьей, — проскрежетал Илья. — Но будем считать, что ты прав. Договорились, я буду работать здесь, а ты в Москве и Берлине. Потом сравним результаты.
Сразу после этого неприятного разговора Ганна и Галицкий сели в машину и поехали в Минск. Вернуться они планировали завтра. К этому времени Гарик уже уедет, и о пробежавшей между партнерами кошке можно будет забыть. Ганна очень не любила находиться в эпицентре ссоры. Будучи крайне мирным человеком, она терялась и расстраивалась, когда при ней начинали говорить на повышенных тонах. Аллергия на ссоры возникла еще в детстве, когда Ганна при первых же раскатах грома, сопровождавших выяснение отношений родителей, забивалась в угол и закрывала уши руками. От ссор ее физически начинало тошнить.
Громыхнуло, и она с недоумением вынырнула из своих мыслей. Гроза собиралась вокруг. Не эмоциональная, а физическая, затянувшая небо черными плотными тучами, похожими на старое ватное одеяло. Острые молнии, как разошедшиеся на одеяле швы, разбегались по небу. Дождь упал внезапно и сразу отвесной стеной, которая словно разрезала дорогу пополам на до и после. Из-за бушующего водопада она стала практически не видна, но Галицкий ехал вперед, уверенно и бесстрашно, так, как он делал все, за что брался.
Несмотря на привычку тревожиться из-за каждого пустяка, Ганна совсем не боялась. В своем водителе она была уверена на сто процентов. Рядом с ним ей точно ничего не грозило. Было что-то волшебное — двигаться вперед через ливень под разверзшимися небесами и молчать, уютно думая каждый о своем. А может быть, об одном и том же?
У Галицкого зазвонил телефон, и очарование момента развеялось. Ганне даже стало обидно.
— Да, Олюшка, — ответил он, и голос его был столь нежен и ласков, что она моментально расстроилась и тут же разозлилась на себя за дурацкую и неуместную ревность.
— Это Ольга, жена Гарика, — шепотом сказал Илья, словно прочитав мысли Ганны. И снова погрузился в разговор, к которому она тут же потеряла всякий интерес.
— Странно, — сказал Илья, отключившись.
— Что именно?
— Ольга уверена, что Гарик собирается ее бросить.
— А он собирается? — Ганне было неинтересно знать ни про Гарика, ни тем более про его возможный развод с женой. Она зевнула.
— Ольга говорит, что во время уборки нашла предложение о покупке квартиры в Лондоне. А когда, заволновавшись, позвонила в банк, то выяснила, что он закрыл их общий счет и потратил все деньги, которые на нем лежали.
— Ну и что? — так же лениво спросила Ганна. — Почему из этого следует, что он собирается ее бросить?
— Вот и я сказал, что не следует. Ну захотелось парню квартиру в Лондоне… Хотя я не понимаю, зачем она ему сдалась. Ближайшие полгода он все равно провел бы в Берлине. Наверное, от кризиса спасается.
— А ты?
— Что я?
— Ты не спасаешься от кризиса?
— Нет. Я никогда ни от чего не спасаюсь. Я просто живу. Но если тебе это интересно, то у меня есть квартира в Португалии.
— Зачем? Я не слышала, чтобы ты надолго ездил в Португалию. Или у тебя и там бизнес?
— Нет. Просто я люблю смотреть на океан. Там холодно, всегда дождь, воздух влажный, и когда дышишь, кажется, что пьешь. И эта вода живая, снимает любую усталость, смывает плохое настроение. Я отвезу тебя туда.
— А где у тебя еще есть квартира? — Для Ганны слова, что Илья отвезет ее куда-то, не важно куда, звучали как музыка.
— В Париже есть. Небольшая. В мансарде под самой крышей. Окна узенькие, но выходят на Сену. Там я тоже больше всего люблю бывать в дождь.
Ганна вспомнила. Он действительно любил дождь. В одну из тех ночей, которые они проводили вместе, за окном не переставая шел дождь, и Галицкий, тогда он еще курил, в очередной раз вылез из постели, прошел к большому окну, начинавшемуся практически от пола, и молча курил, уставившись на потоки дождя с той стороны мутного стекла, которые все текли и текли как неожиданные слезы. Это была та самая ночь, после которой она сказала ему, что они больше не будут встречаться.
— О чем ты думал тогда?
— В гостинице? — удивительно, но Галицкий сразу понял, о чем она спрашивает. — Я думал, что мне совершенно неожиданно крупно повезло. Повезло, что я встретил тебя. Мне было уже под сорок, не мальчик. Уже тогда я понимал, что в моей жизни очень много работы, суеты, денег много, а вот смысла, наоборот, очень мало. Пока я строил и расширял бизнесы, пока зарабатывал свое благосостояние, обеспечивая маму, жену с сыном, потом вторую жену со вторым сыном, мне было весело и интересно. Хотелось доказать себе и другим, что я умею, что я могу. А лет после тридцати пяти азарт стал куда-то пропадать. Вроде и дело, которое я делаю, я люблю, но получается оно уже на автомате, понимаешь?
— Странно, мне всегда казалось, что ты человек увлекающийся. Что тебе не может быть скучно.
— Да. Потому что я все время искал, чем себя развлечь. А это, наверное, неправильно. Вот тогда я стоял и думал, что, кажется, в моей жизни наконец-то появился смысл. И очень боялся, что это мираж, химера, рисунок на песке, который смоет дождь, идущий за окном. Кстати, так и вышло. С тех пор я полюбил смотреть на дождь. Каждый раз он нашептывал мне, что все временно. Неприятности, удовольствия, победы, поражения, все будет смыто. Останется лишь то, что действительно стоит беречь. Извини, я слишком поздно это понял. И в результате мы потеряли десять лет.
— Я потеряла десять лет, — сказала Ганна. — Но ты даже в это время умудрился делать мне царские подарки. Сначала сына, а потом мои книги. Если бы не ты, у меня бы ничего не получилось. Я с самого начала знала, что отправлю свои романы тебе, и ты честно скажешь, хорошие они или плохие. Я всегда была в тебе уверена, даже тогда, думала, что ты меня предал.
— Все у нас будет хорошо, Ганка. — Он обнял ее за плечи правой рукой, продолжая левой уверенно вести машину. — Нам даже повезло, что все так сложилось. Если бы не этот Вольдемар Краевский (в его устах имя писателя прозвучало как замысловатое ругательство), я бы, может, еще десять лет сопли жевал. И тебя бы совсем потерял, и возможность провести с сыном то время, когда я ему особенно нужен.
