Шрам снял маску и кинул в сторону, умудрившись попасть в «круг огня» – единственную аномалию, оказавшуюся поблизости. И он сам, и Ворон наблюдали, как та вспыхнула и почти мгновенно истаяла в синем пламени.
– Как символично! – фыркнул Ворон.
– Просто не повезло.
– Потрясающее невезение, – согласился Ворон. – Как ты только в Москве самостоятельно с таким не гробнулся? Впрочем, дуракам и умалишенным… удается балансировать на краю пропасти.
Не так он себе представлял эту встречу. Совсем не так. И уж точно не задумывался об этом мертвеце, хоть и ёкнуло что-то под сердцем в ту самую минуту, когда перехватил взгляд в аэропорту. Перед глазами по-прежнему стояла Зона, распростертое на земле тело: крупное, сильное, безногое. Однако первое потрясение прошло, и убивать неожиданно расхотелось.
От Шрама сейчас зависело практически все. Тот, видимо, что-то решив, резко выбросил вверх руку, вставил в рот какое-то приспособление и издал тонкий резкий звук на уровне слышимости, отдавшийся в правом виске Ворона резкой болью. Выдавать себя не хотелось, но если не схватиться за голову получилось, то не поморщиться не вышло.
Звенящая тишина обрушилась на плечи, и Ворон осознал, что во время разговора перестал воспринимать и слышать выстрелы и крики вокруг. Оказывается, бой прекратился.
– Нам не помешают мои серые воины. Они обязаны внимать моим речам и смотреть на то, как я убью вражеского предводителя, – сказал Шрам, убирая свисток в карман на груди.
Вот сейчас бы ударить, покрошить в капусту это «серое воинство», только автоматы молчат. Бойцы тоже внимают, что ли? Нашли зрелище! Или… мертвы?..
Видимо, беспокойство слишком сильно отразилось на его лице, поскольку Шрам сказал:
– Живо твое отродье, нечего так бледнеть, ты еще в обморок грохнись.
– Только Дэн?..
– Нет, еще несколько, кого мои не утащили и не загрызли, но тебе не помогут. Патрончики-то, видимо, закончились. – Он издевался, но это не имело ни малейшего значения.
– И на том спасибо, – искренне поблагодарил Ворон.
Дышать стало легче, он даже позволил себе прикрыть глаза на несколько долгих секунд: раз Шрам действительно решил устроить показательную дуэль – просто так не бросится.
– В обморок? – фыркнул, открывая глаза, Ворон. – Очень хотелось бы, да кто ж мне даст. Начнем, что ли?
Шрам повертел запястьем, разминая, описал лезвием в воздухе восьмерку и бесконечность. Ворон перекинул нож из левой руки в правую и обратно. Он не являлся ни правшой, ни левшой. Так вышло из-за врожденной леворукости, затем переученной в первом классе. Процесс этот проходил со скандалами, слезами, соплями и всеми возможными протестами, доступными ребенку, не желающему поддаваться одиозным правилам. Потом Ворон позволил поймать себя на слабо и решил научиться писать правой рукой во что бы то ни стало, однако издевательство над собой не забыл и от души отомстил уже в восьмом классе. Писать он с тех пор предпочитал правой, зато все остальное делал левой рукой – от застегивания пуговиц до ввинчивания лампочек. Фехтовал он и так, и этак, но именно левое запястье казалось немного сильнее, особенно после длительного перерыва.
Первым атаковал Шрам, и Ворон с легкостью отклонился в сторону, пропуская лезвие под мышкой. Противник в полную силу не бил и пока только проверял реакцию. Ворон же нападать и испытывать чужую оборону на прочность не стремился. Он искал брешь в тактике и исполнении ударов, легче всего ее удалось бы найти именно во время атаки соперника.
Пока Шрам за собой следил. Он прекрасно понимал разницу между «витринкой» и сталью: не обязательно было бить на поражение, всего лишь прикосновения хватило бы, чтобы сильно ранить. Ворон же мог рассчитывать только на один удар, который оказался бы решающим.
Выпад. Уворот. Еще. Блок.
Все же оружие из «витринки» не просто так сравнивали с мечами рыцарей-джедаев из старой фантастической космооперы: один пропущенный удар – и руки не будет (или ноги, или головы). Однако если в далекой-далекой галактике существовали технологии, способные сотворить чудесный протез, то на Земле ничего подобного пока не изобрели.
Светлая полоса прошила воздух в каком-то сантиметре от груди. Ворон почти пропустил этот удар, но все же среагировал, отпрыгнул в сторону, тяжело дыша.
Вначале он рассчитывал измотать противника, но быстро понял, что скорее рухнет сам. Питаться следовало лучше. В детстве, да и потом. Шрам был и тяжелее, и выше. Если с первым Ворон мог поделать хоть что-то, то с ростом – точно нет. Руки у противника оказались пусть и ненамного, но длиннее, а в подобной схватке это являлось неоспоримым преимуществом.
– Я ожидал более искусного бойца, – из взгляда Шрама ушла настороженность, губы растянулись в скалящуюся улыбку, – вот что значит вера истинная: ни одна тварь преисподней не устоит.
– Обычный человек не выдержит тем более, – сказал Ворон, хотя отвечать ему точно не следовало. В отличие от Шрама он задыхался, и сил почти не осталось. – Господи, когда же переведутся уроды, свято верящие, будто истина на стороне более физически развитых мразей?..
Бой продолжался долго, невыносимо долго. Ворон рассчитывал все решить сразу, но его, похоже, целенаправленно изматывали. Зачем? Неужели Шрам вознамерился сломить его? Шраму, пожалуй, польстило бы, если б Ворон опустился перед ним на колени и сам подставил шею, попросив прирезать. Только не будет этого.
– Был бы обычным, не сражался бы со мной, – сказал Шрам. – Что тебе в их смертях? Только конкурентов убираю.
– Кровь за кровь, – прошептал Ворон и снова каким-то чудом увернулся. Если бы он не пригнулся, лезвие пробило бы ему горло.
Возможно, бой на ножах не имел пересечений с классическим фехтованием, но это вовсе не значило, будто приемы одного не подходили для другого. Ворон поднырнул под руку противника, целя в бок, но Шрам подставил ладонь левой руки. «Витринка» Ворона прошила ее насквозь, а вот рукоятка застряла, и до бока клинок уже не дотянулся.
Шрам взвыл и ударил. Правда, одуревший от боли, он не додумался проткнуть Ворону что-нибудь жизненно важное, а полоснул лезвием по предплечью – достаточно глубоко, но хотя бы не до кости.
– И моя кровь всяко краснее твоей, – заметил Ворон.
Пожалуй, ткнув Шрама в грудь и подставив ему классическую подножку, он повиновался чему-то инстинктивному – не осталось у Ворона сил ни моральных, ни физических для подобных выкрутасов. Он и сам повалился сверху, выпустив нож из пальцев.
Шрам, похоже, тоже посеял где-то оружие, но он оставался больше и тяжелее. Перевернулся, подмял под себя, пачкая камуфляж блекло-розовой кровью. Ворон никак не мог поднять рук, их словно сковало. Самое интересное, боли он уже почти не чувствовал, зато ощущал чудовищную слабость. Гуляющий в крови адреналин и гулко колотящееся сердце приливу сил не способствовали, и когда шею стиснули пальцы, все, что он смог, это закрыть глаза.
