9 мая появилось интервью Витоса, в котором речь шла и о Пилсудском. Особый резонанс вызвали следующие его слова: «Пусть же, наконец, маршал Пилсудский выйдет из укрытия, пусть создаст правительство, пусть привлечет к сотрудничеству все творческие силы, заботящиеся о благе государства. Если он не сделает этого, то возникнет представление, что в действительности его не интересует упорядочение отношений в государстве... Если бы в моем распоряжении были определенные объективные данные, как у него, о которых в данный момент я не хочу говорить, то я бы создал правительство, если бы даже я потерял половину министров»
[214]. Несомненно, под этими «объективными данными» «политик без галстука», как и читатели его интервью, подразумевал армию. Витос даже пошел дальше и сказал: если за Пилсудским действительно стоит армия, то пусть он возьмет власть силой – лично он сделал бы это, не колеблясь. Но если Пилсудский этого не сделает, то это будет означать, что эти силы за ним не стоят. Правда, в предназначенный для печати текст интервью этот пассаж Витос не включил. Интервью одного из кандидатов в премьеры дает представление об атмосфере, царившей тогда в Варшаве. Витос не только признавал как факт, что армия является политическим фактором в руках маршала, всегда настаивавшего на необходимости ее аполитичности, но не бил по этому поводу тревогу. Все это свидетельствовало лишь о том, насколько глубоким в польском политическом классе было пренебрежение к конституции 1921 года.
В тот же день, 9 мая, появился сигнал, что план Пилсудского начинает давать сбой. В сейме после длительных торгов сложилось правительственное большинство из правых и центристских партий и в полном согласии с парламентской процедурой было сформировано правительство во главе с все тем же Витосом. Для оппонентов нового кабинета возникла принципиальная дилемма: в соответствии с нормами парламентской демократии признать кабинет Витоса и вступить с ним в традиционные для этой формы правления отношения «правительство – оппозиция» или же признать допустимость самых радикальных мер по его устранению с политической сцены, включая и государственный переворот.
Левые партии повели себя достаточно двусмысленно, обратившись к обществу с воззванием, в котором пообещали правительству непримиримую борьбу и самую решительную оппозицию. Еще более жесткой была реакция Пилсудского, зафиксированная 10 мая в его интервью «Курьеру поранному»: создание кабинета еще не означает окончания правительственного кризиса по причине игнорирования Витосом моральных интересов государства. Он запугивал своих читателей тем, что это будет правительство коррупции и злоупотребления властью ради партийной и личной выгоды, что особенно сильно пострадают вооруженные силы и обороноспособность страны, потому что вновь закрывается возможность его возвращения в армию. Поэтому маршал не только ни в коем случае не поддержит столь откровенное игнорирование моральных интересов армии, но и объявляет войну надругательству утративших чувство меры партий над Польшей, забвению ценностей высшего порядка ради материальных выгод. По своему содержанию, несомненно, это было обращение к офицерам и интеллигенции, особенно подверженной воздействию такого рода аргументов, а также открытый вызов правительству и конституции, в полном соответствии с которой было сформировано правительственное большинство.
В своей политике повышения ставок в игре маршал дошел до своеобразного Рубикона. Теперь у него оставалось только два выхода – навязать свою волю парламенту и правительству или в очередной раз проиграть, и на этот раз, скорее всего, окончательно.
Переворот
В литературе до сих пор нет единого мнения относительно того, был ли у Пилсудского в мае 1926 года разработанный план переворота. Несомненно, если говорить о перевороте как о военной операции с целью устранения всех существующих институтов государственной власти и замене их личной диктатурой, такого плана не было. Но события, начавшиеся 12 мая, не были и чистым экспромтом; им, как уже говорилось выше, предшествовала политическая подготовка. Но для того, чтобы оказать решительное и результативное давление на властные институты, нужна была не столько моральная, сколько военная сила, должным образом отмобилизованная и готовая к использованию в надлежащий момент. И такой силой Пилсудский начиная с 10 мая 1926 года обладал.
Еще 18 апреля, то есть перед началом правительственного кризиса, военный министр Желиговский отдал приказ о концентрации 10 мая в Рембертове близ Варшавы частей для проведения межгарнизонной военной игры под личным руководством Пилсудского. Инициатором приказа был многолетний адъютант «спасителя нации» Болеслав Венява-Длугошовский. Критерием отбора частей для учений была степень преданности их офицеров «отшельнику из Сулеювека». Стержнем создаваемой группировки должен был стать 7-й уланский полк под командованием подполковника К. Стамировского, входившего в близкое окружение маршала. 8 мая Желиговский, исполнявший еще обязанности министра, подчинил Пилсудскому начиная с 10 мая создающуюся в районе Рембертова группировку войск.
11 мая номер «Курьера поранного» с интервью Пилсудского был конфискован, однако немалая часть тиража все же дошла до варшавских читателей, вызвав у них бурную реакцию. Особенно активны были офицеры-пилсудчики, весь вечер переходившие из кафе в кафе, выкрикивавшие здравицы в честь Пилсудского, демонстративно заказывавшие оркестрам «Первую бригаду», призывавшие публику слушать мелодию стоя и требовавшие отставки правительства. Варшава бурлила. Бросается в глаза одно заслуживающее внимания обстоятельство. Посетителями кафе были государственные служащие, интеллигенты, студенты – то есть представители все тех же образованных слоев, легче и быстрее других поддающиеся на демагогию мнимых защитников гражданских прав и свобод и жертв преследования действующей власти, которая им никогда не нравится.
В тот же день новый военный министр генерал Юлиуш Мальчевский (в июне 1920 года Пилсудский отстранил его от исполнения служебных обязанностей за то, что он сеял среди иностранных военных атташе пораженческие настроения и в недопустимой форме критиковал главнокомандующего за его манеру ведения войны) снял близкого маршалу Бронислава Перацкого с должности управляющего делами военного министра и ограничил передвижения генерала Орлича-Дрешера. Он также отменил приказ Желиговского о концентрации частей в окрестностях Рембертова и распорядился вернуть их на места постоянной дислокации. Но приказ был проигнорирован почти всеми командирами отобранных для игр подразделений. Это было открытое неповиновение. Решиться на такой шаг, грозивший самыми серьезными служебными последствиями, можно было лишь по чьему-то повелению, не выполнить которое они не решались. Учитывая дальнейшее развитие событий, этот приказ мог отдать только Пилсудский. Следовательно, уже 11 мая у него существовал план антиправительственных действий – причем его исполнение должно было начаться в самое ближайшее время, пока против взбунтовавшихся войск не будут предприняты решительные меры.
Утром 12 мая пресса запустила «утку», что ночью кто-то обстрелял виллу маршала. Естественно, подозрение сразу же пало на правительственный лагерь. Это еще больше накалило обстановку в столице Второй Речи Посполитой.
