Ситуация в Варшаве с самого начала складывалась не в пользу правительства. Маршал изначально имел почти двукратное преобладание в живой силе. На его стороне были симпатии большинства варшавян, все еще находившихся под влиянием пилсудчиковской пропаганды и наивно веривших, что приход их кумира к власти сразу же решит все стоящие перед страной и каждым из них проблемы. Кроме того, бунтовщиков усилили около 800 членов Стрелкового союза. Варшавская организация ППС объявила мобилизацию своих членов и сформировала рабочий батальон (правда, оружия ему Пилсудский так и не доверил). Поведение варшавской улицы в дни переворота убедительно свидетельствует, что парламентаризм образца 1921 года не прижился в Польше, так и оставшись «платьем на вырост». Витос вспоминал: «Мне казалось, что все, что осталось живого в Варшаве, обратилось против нас... Национальные организации не выдержали экзамена совершенно... Какая большая разница между 1922 и 1926 годами! Тогда национальные элементы полностью господствовали на улице, а что сейчас?»
[216] И это в столице, центре политической и культурной жизни страны, «втором Париже», где было больше всего людей, приверженных демократии и законности! Польша мечтала о сильной власти...
Войска Пилсудского в первый же день захватили главные узлы связи, расположенные в зданиях Совета министров, военного министерства, министерства почт и телеграфа, Генерального штаба. Линия фронта проходила неподалеку от Бельведера, резиденции президента, куда перебрались правительство и штаб обороны Варшавы. Легальные власти могли теперь поддерживать связь с провинцией только с помощью авиации, базировавшейся на аэродроме «Мокотув» на самой окраине города, но недалеко от резиденции президента.
Душевный кризис «дедушки» продолжался недолго. Спустя три часа после встречи с президентом он уже был в городской военной комендатуре на улице Краковское Предместье и тут же приступил к решению политических вопросов, поскольку военные вполне могли обойтись и без него. В девять вечера состоялась его встреча с Ратаем, которого он просил довести до Войцеховского, что перевес сил на его стороне и правительству нечего надеяться на успех. Однако президент вновь отказался от любых переговоров. Затем состоялась его встреча с руководителем пэпээсовского профсоюза железнодорожников Адамом Куриловичем, на которой обсуждался вопрос о забастовке на железнодорожном транспорте, чтобы не допустить переброски в Варшаву верных присяге войск.
Уже глубокой ночью состоялась импровизированная пресс-конференция Пилсудского, во время которой он пожаловался на физическую и моральную усталость, поскольку ему, всегда бывшему противником насилия, пришлось пойти, после длительных колебаний, на применение силы со всеми вытекающими из этого последствиями. Маршал так определил цель своей акции: «Я всю жизнь боролся за значение того, что называется imponderabilia – то есть честь, достоинство, мужество и вообще внутренние силы человека, а не за выгоды собственные или ближайшего окружения. Не может быть в государстве слишком много несправедливости по отношению к тем, кто трудится для других, не может быть в государстве – если оно не хочет погибнуть – слишком много беззакония»
[217].
Из этих слов следовало только одно: он пошел на крайние меры не потому, что ему хочется встать над правом, конституцией, президентом, а чтобы государство было справедливым к своим гражданам и в нем торжествовал закон...
13 мая успех сопутствовал правительственной стороне, которая, получив подкрепления, сумела несколько потеснить соперника. Но решительного перелома ей добиться не удалось. В этот же день Пилсудский предпринял еще две безуспешные попытки договориться с президентом о прекращении борьбы на его условиях.
Все решилось 14 мая, когда Пилсудский получил подкрепления из Вильно, а верные присяге войска были задержаны забастовавшими железнодорожниками. После обеда его части заняли аэродром, лишив правительственную сторону всякой связи со страной. Из-за невозможности больше защищать Бельведер было решено эвакуировать пешим порядком президента, правительство и штаб в городок Вилянов рядом с Варшавой. Здесь состоялось совещание с участием президента, правительства и генералов С. Галлера и Т. Розвадовского. Военные высказывались за продолжение борьбы и переезд правительства и президента в Познань. Витос был против, считая, что гражданская война будет иметь для Польши плачевные последствия. Его поддержали другие министры. Выслушав всех, Войцеховский заявил, что слагает с себя полномочия президента
[218]. В соответствии с конституцией его обязанности перешли к маршалу сейма Ратаю. Вслед за президентом решение об отставке принял кабинет министров.
Началась процедура передачи власти. Ратай наивно полагал, что как исполняющий обязанности президента он может заняться составлением нового кабинета национального примирения. Для этого у него даже был подходящий кандидат. Однако утро 15 мая показало, у кого теперь последнее слово в важнейших государственных делах. Пилсудский, остановившийся в дни переворота на квартире у старого друга Желиговского, из которой можно было непосредственно попасть в здание военной комендатуры Варшавы, уже принял решение. Проснувшись после ночного сна, он поручил формирование первого после государственного переворота правительства Казимежу Бартелю, профессору Львовского политехнического института, достаточно хорошо известному политическому деятелю. Он состоял в одной из тайных организаций сторонников «твердой власти», которая еще до переворота вошла в орбиту влияния Пилсудского. Для себя маршал зарезервировал пост военного министра. Так завершился парламентский этап истории Второй Речи Посполитой. За расставание с ним страна заплатила гибелью 379 человек (в том числе 164 гражданских лиц), 920 человек получили ранения.
Чрезвычайное напряжение нервных сил и моральные терзания не прошли для Пилсудского бесследно. Жена, увидевшая его после трех дней разлуки, вспоминала: «Я была поражена его видом. За последние три дня постарел на десять лет. Выглядел так, будто потерял половину тела, его лицо было пергаментно белым и удивительно прозрачным, как будто освещенным изнутри. Глаза глубоко запали от усталости. Еще только раз видела его в подобном состоянии – это было за несколько часов до смерти... Эти три дня оставили на нем свой безжалостный след до конца жизни. К нему больше не вернулись ни прежнее спокойствие, ни самообладание. Казалось, на его плечи лег какой-то большой груз...»
[219]
Глава восьмая
ДИКТАТОР
Легализация режима «дедушки»
Решение Станислава Войцеховского о приведении в действие 40-й статьи конституции о преемственности власти президента в случае невозможности исполнения им своих обязанностей обеспечило процедуру передачи власти. Пилсудский, изначально сделавший ставку на установление закамуфлированной, а не открытой диктатуры, не стал разгонять столь ненавистный ему сейм первого созыва. Хотя его штаб, не до конца посвященный в политические комбинации маршала, сразу же после окончания варшавских боев поспешил широко оповестить, что Войцеховский якобы передал высшую власть Пилсудскому, которого уходящий президент считал единственно способным и достойным управлять страной.
