Из разговора с руководителем австрийской военной разведки Граниловичем (это был самый высокий уровень в военных кругах, к которому он имел прямой доступ) Пилсудский понял, что для реализации задуманного ему следует заручиться поддержкой краковских консерваторов. В связи с этим ему пришлось уделить много внимания обработке галицийских политиков в надежде склонить их к поддержке его планов. Однако очень скоро Пилсудский понял, что краковские консерваторы вряд ли поддержат его постулаты. Они выслушивали его аргументы, вели длительные переговоры, но идти на полный отказ от прежней политики ради того, чтобы дать Пилсудскому полную свободу распоряжаться судьбой легиона, они не собирались. Не желая обострения конфликта, искушенные галицийские политики, давно познавшие вкус реальной власти, готовы были согласиться на некоторые кадровые перестановки в командовании легиона и военном департаменте ГНК, но не более. В результате Пилсудский так и не смог непосредственно донести свои идеи до высшего политического и военного руководства Австро-Венгрии, единственно полномочного принимать кардинальные решения по волновавшим его вопросам. В конце апреля 1916 года, после двухмесячного отсутствия, он вернулся в бригаду, вновь отправленную на передовую на Волынь. Пилсудский все еще не терял надежды, что краковские политики изменят свою позицию и учтут его постулаты.
Но поскольку до середины мая 1916 года галицийские опекуны бригадира так и не предприняли удовлетворявших его шагов, он во второй половине мая обрушился с резкой критикой на все польские вышестоящие военные органы. На этот раз больше всего досталось военному департаменту ГНК. В частности, командир 1-й бригады обвинял его руководителей в том, что они превратили департамент в элемент австро-венгерского оккупационного режима в русской Польше и тем самым вредят польскому делу. Он настаивал на его «демилитаризации», превращении в гражданский орган и свертывании деятельности на территории Царства Польского. От командования легиона он продолжал требовать «легионизации» этого формирования и активного продвижения в главном командовании австро-венгерской армии идеи преобразования легиона в армейский корпус (15 июля Совет полковников даже направил в этот орган соответствующую просьбу).
Пилсудский сумел придать драматическое звучание даже такому частному вопросу, как разрешение легионерам 2-й и 3-й бригад носить знаки отличия 1-й бригады, а не австрийские. Предварительно он провел такое решение через Совет полковников. Для достижения цели он не останавливался перед шантажом ГНК. Так, он обязал группу офицеров, занимавшихся вербовкой в легионы, потребовать благоприятных для него изменений в военном департаменте. В случае отказа они должны были подать в отставку, что ими и было сделано 4 июля, поскольку руководители департамента ультиматум подчиненных проигнорировали. Все эти действия Пилсудского носили исключительно политический характер.
Поведение Пилсудского четко указывает на осознание им тупикового характера ситуации, в которой он вновь оказался. План «сфинксирования» Царства Польского не давал никаких результатов. Не получилось втянуть компетентные органы Центральных держав в политический торг относительно будущего Польши, поэтому круг адресатов его требований ограничивался командованием легиона и ГНК. А те, как и прежде, были к ним абсолютно невосприимчивы. Несмотря на его противодействие, вербовка добровольцев из русской Польши в легион продолжалась. Единственным успехом последнего года Пилсудский мог считать только то, что ему удалось привлечь на свою сторону часть офицеров и рядовых двух других бригад. Но в тот момент это могло дать только моральное удовлетворение, и не более того.
Одним словом, за год оккупации Центральными державами Царства Польского, с которой Пилсудский в начале войны связывал все свои надежды на решение вопроса о будущем этой провинции, он так и не смог склонить австрийцев к реальным шагам в решении вопроса о судьбе Царства Польского. Позже, на съезде легионеров в 1922 году, он сам признал, что считает время с августа 1915-го по июль 1916 года потерянным
[135]. Дальнейшая ориентация на Австро-Венгрию, особенно если учесть, что «двуединая монархия» все больше превращалась в младшего партнера Германии, теряла политический смысл.
Правда, оставалась пусть и слабая, но надежда на Германию. Берлин явно подавал сигналы, что не желает в будущем объединения Царства Польского с Австро-Венгрией, в том числе и потому, что боялся трансформации монархии Габсбургов в еще одну славянскую державу. Его больше устраивало превращение русской Польши в буфер между Германией и Россией. Поэтому немцы склонялись к созданию на территории Царства Польского формально самостоятельного, а фактически полностью зависимого от Центральных держав польского государства. А это значило, что Вильгельм II мог пойти в польском вопросе дальше того предела, о котором мечтал Пилсудский, вступая в союз с Веной.
Будущий маршал сумел, как ему казалось, понять намерения немцев. Так, в письме Яворскому от 22 июля 1916 года он признавался, что его разочаровала политика Австро-Венгрии в оккупированном Царстве Польском. Но зато стало заметным заигрывание немцев, склоняющихся к предоставлению полякам этой провинции возможности самостоятельной деятельности. Это тем более важно, что в союзе Австрии с Германией лидером является Германия, следовательно, именно она будут диктовать линию поведения в польских делах. Для него было очевидным, что прежняя политическая линия перестает быть актуальной. А спустя два дня он откровенно признавался тому же адресату, что столь близкая ему еще недавно мысль об объединении двух частей Польши «начинает... темнеть и угасать».
Несомненно, именно надежда на удачный розыгрыш немецкой карты толкнула Пилсудского на шаг, приведший его к разрыву с Австро-Венгрией. Зная, что Яворский, которому он уже неоднократно говорил о своем намерении покинуть австрийскую службу, довел его угрозу до австрийского политического и военного руководства, он решил прибегнуть к откровенному шантажу – заявить официально о своем желании получить согласие австрийцев на освобождение от присяги на верность Габсбургам.
29 июля 1916 года Пилсудский обратился к командованию польского легиона с рапортом о демобилизации. Основными мотивами своего шага он назвал конфликт с польскими вышестоящими военными инстанциями, противодействие его назначению командиром всех польских формирований, а также желание посвятить больше времени укреплению позиций своих сторонников в Царстве Польском, чтобы стимулировать активность Центральных держав в решении главного вопроса его жизни.
Пилсудский вновь рисковал, причем серьезно. У него не было твердой уверенности в том, что австрийцы дрогнут и пойдут на его условия и что немцы захотят иметь с ним дело в случае неудачи демарша. Еще в июле 1916 года Сливиньскому который по его поручению вел политические разговоры с представителями оккупационных властей, было сказано, что польский вопрос Германия будет решать только вместе с Австро-Венгрией, но относительно сроков ясности не было. Поэтому нужно ждать, когда наступит подходящий момент, чтобы не повредить делу. Мешало Пилсудскому и его социалистическое прошлое, вызывавшее настороженность верно служивших своим монархиям государственных деятелей Германии и Австро-Венгрии, от которых зависели судьбоносные для него решения.
