В другой раз, выступая в одном из университетов, она столкнулась со злобными криками многотысячной толпы:
– Тэтчер – вон!!! Революционному социализму – ДА!!!
Не растерявшись, Маргарет прокричала в ответ:
– Хотите вы этого или нет, но Тэтчер уже здесь и она выступит!
[396]
Люди забыли, что имели дело с «железной леди». Она давно научилась скрывать беспокойство и страхи на публике.
– Им никогда не удавалось запугать меня физически! – призналась она в одном из интервью. – Хотя, конечно, испытываешь шок, когда видишь множество полицейских и понимаешь: они здесь только с одной-единственной целью, чтобы охранять тебя.
[397]
Свою дочь она поучала:
– Никогда не показывай на публике, что тебе больно. Если займешься общественной деятельностью, готовься к тому, что тебя расплющат.
[398]
Именно Кэрол, Дэнис и еще несколько близких людей действительно знали, чего стоила Маргарет критика в ее адрес. В глубине души Мэгги была обескуражена. Уильям Пайл утверждал, что даже видел слезы на ее щеках:
– Я думаю, что это очень сильно задело ее. Маргарет впервые столкнулась со столь болезненной для себя реакцией.
[399]
– Почему они обращаются со мной гораздо жестче, чем с моими предшественниками? – восклицала Маргарет. – Почему? Зачем они это делают?
[400]
Единственное, что для нее было ясно: какие бы трудности ни встретились на ее пути, она никогда не отступит.
Видя тяжелое состояние своей жены, Дэнис предложил ей подать в отставку:
– Ради чего ты терпишь это? Почему бы тебе не послать все к черту?
– И не подумаю, – решительно ответила Маргарет. – Им никогда не заставить меня поступать против моей воли.
[401]
Чем сильнее ее били, тем прочнее становилась броня. «Все, что меня не убивает, делает меня крепче», – повторяла про себя Маргарет слова Фридриха Ницше.
Уже спустя годы она признается:
– Стать мишенью в глазах общества – бесценный опыт для премьер-министра!
[402]
Она научилась укрощать стихию, задушив собственный страх и преодолев в себе неуверенность.
– Именно тогда стальная броня стала неотъемлемой составляющей моей души, – делилась Тэтчер своими переживаниями.
[403]
Единственное, в чем Маргарет осталась бессильна, так это в предотвращении негативной реакции, которая возникла в Уайтхолле. Британские политики были поражены ее действиями не меньше своих избирателей. Только если гнев последних был безмолвным, то первые не собирались молчать. На заседаниях в палате общин как только не называли Тэтчер – и министром упущенной возможности, и миссис Скрудж с разукрашенным лицом, и реакционной оппозиционеркой, и сухой счетной машиной с головой, полной цифр, и даже фашисткой среди министров.
[404]
Еще никогда на протяжении своей политической карьеры Тэтчер не находилась в столь трудной ситуации. Она и раньше не пользовалась успехом среди коллег по партии, теперь же ее положение было поистине катастрофическим. Для большинства она превратилась в политический труп. Оживить Маргарет могло только чудо, хотя вряд ли тогда кто-то верил в ее воскрешение.
Король пал! Да здравствует королева!
Прежде чем политическая карьера Тэтчер окончательно канула в Лету, необходимо было слово последней, высшей «инстанции» Уайтхолла – премьер-министра. Реакцию Хита предсказать было легко: скандал с молоком не просто лишил министерство Тэтчер доверия, но и поставил под угрозу престиж всего правительства. К тому же, несмотря на свой огромный политический опыт, Тед так и не научился переносить двух вещей – чужого мнения и женщин. Для большинства политиков судьба дочери Альфреда Робертса была предрешена. Но… Ведь не зря мудрец из Кёнигсберга Иммануил Кант утверждал, что «есть лишь две вещи, недоступные человеческому мышлению, – небо над нами и нравственный закон внутри нас».
– Тед – политический парадокс! – заметила как-то Тэтчер. – Сколько лет я с ним знакома, а у меня всегда остается ощущение, что я не знаю его вовсе.
[405]
То ли из-за этого самого «нравственного закона», то ли из-за гораздо более корыстных соображений
[406], но Хит в какой уже раз удивил Уайтхолл, решив не трогать «воровку молока». Он даже предоставил ей возможность реабилитироваться: вместо прошения об отставке Эдвард пригласил Маргарет с Уильямом Пайлом в загородную резиденцию премьер-министра Чекерс для обсуждения будущих планов. Как констатировала «Daily Mail» – «Возвращение началось!».
[407]
Началось не возвращение, а возрождение. Газеты запестрели броскими заголовками – «Сотворение миссис Тэтчер», «Феноменальное оживление». Словно Феникс, восставший из пепла, Маргарет расправила крылья. Она была готова к стремительному полету наверх, на политический олимп, но пока даже себе не отдавала в этом отчета. Все ее силы были сосредоточены на министерстве с его неотложными проблемами и заботами.
Как бы это ни казалось иронично, но, войдя в историю как «воровка молока», Тэтчер, в отличие от своих предшественников, значительно увеличила расходы ведомства.
– Вы совершили бы грубую ошибку, думая, что Тэтчер была против государственных расходов, – комментирует Джим Прайор. – В действительности они вместе с Кейтом Джозефом были самыми большими транжирами в кабинете Хита. Мэгги только и просила – «Еще!», «Еще!», «Еще!».
[408]
