«Три последовательных налета с 19 по 22 ноября 1940 года причинили городу большие разрушения. Около 800 человек были убиты и более двух тысяч ранены. Однако жизнь в Бирмингеме и дух бирмингемцев восторжествовали над этим испытанием. Когда я посетил этот город день или два спустя, чтобы самому посмотреть, что случилось с заводами, произошел инцидент, который меня растрогал. Было время обеда, и к машине подбежала очень хорошенькая девушка и бросила в нее коробку сигар. Я сейчас же остановил машину, и она сказала: „На этой неделе я получила премию за самую большую выработку. Я услышала о вашем приезде всего час назад“. Подарок, должно быть, стоил ей два или три фунта. Я с радостью (как официальное лицо) поцеловал ее. Затем я отправился посмотреть длинную братскую могилу, в которой только что были похоронены много граждан города и их детей. Бирмингемцы сохраняли превосходную бодрость духа, проявив высокую организованность, сознательность и понимание, они стали выше физических страданий» [1111] .
В другой раз Черчилль посетил после авианалета Бристоль. По воспоминаниям Джона Колвилла, «жители были в замешательстве, но в них ощущалось воодушевление и прилив мужества от визита Уинстона. Сидя верхом на складном верхе автомобиля, он приветствовал собравшихся, размахивая шляпой» [1112] . По словам дочери Черчилля Мэри, это было невероятное зрелище: «Люди все продолжали приходить. На большинстве были выходные наряды, наспех надетые на мокрую одежду, в которой только что тушили пожары» [1113] .
Вечером Черчилль вновь осмотрел руины. «Люди шли и шли, и на их лицах не было никаких следов растерянности и нерешительности – только решимость и твердость», – вспоминал генерал Исмей [1114] .
Когда поезд с премьером стал отъезжать от бристольского вокзала, на перрон выплеснулась толпа жителей, желавших проводить своего лидера. Аверелл Гарриман, присутствующий при этом, обратил внимание, что глаза Черчилля наполнились слезами. Политик закрыл газетой лицо и, задыхаясь от волнения, произнес:
– У них такая уверенность! Поддерживать ее огромная ответственность! [1115]
Посещение разрушенных городов, встречи лицом к лицу с пострадавшими людьми были так же важны для Черчилля, как и для них – общение с ним. С одной стороны, он ободрял англичан, с другой – сцены людского горя вселяли в него еще большую решимость продолжать борьбу, сражаться с нацистами до победного конца.
«Было просто невозможно, даже для самого объективного наблюдателя, не быть глубоко тронутым при виде великого человека, филигранно балансирующего на заднике автомобиля со слезами на глазах, – писал один из обозревателей. – Он был, с одной стороны, очень растроган при виде страданий, с другой – он видел, и его это несомненно радовало, что британцы настроены на победу. Черчилль – лидер, переполненный человеческой симпатией, эпическая фигура посреди эпического масштаба разрушений» [1116] .
Как правило, проезжая по улицам, Черчилль выкрикивал: «Благослови вас Господь!» или «Хорошо держишься, Плимут, Бристоль, Бирмингем…» В ответ раздавалось: «Спасибо, старый добрый Уинни!» или «Ты – словно маяк!»
В среде политиков, однако, поведение Черчилля не всегда вызывало восторг. К примеру, Дэвид Ллойд Джордж выступил с критикой премьер-министра, заявив, что он предпочел бы видеть его у руля государства, а не рассматривающим руины после очередной бомбардировки.
«В реальности же, – парирует А. И. Уткин. – Черчилль избегал той ошибки, которую сделал в свое время Ллойд Джордж. Он не замкнулся в узком кругу приверженцев на Даунинг-стрит и сохранил облик живущего ранами страны политика. В дотелевизионное время лидер еще был для большинства достаточно таинственной фигурой, и каждый его публичный выход имел резонанс. Черчилль использовал этот резонанс для укрепления своей массовой поддержки» [1117] .
...
МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Черчилль не замкнулся в узком кругу приверженцев и сохранил облик живущего ранами страны политика».
Профессор А. И. Уткин
Черчилль никогда не стеснялся демонстрировать эмоции на публике. «Я плакал слишком много», – признается он в конце жизни своему секретарю Энтони Монтагю Брауну [1118] . Он плакал, узнав, что жители Лондона, когда разворачивалась Битва за Британию, выстраивались в очередь за птичьим кормом для своих канареек. Он плакал после своей знаменитой речи, в которой обещал нации «кровь, труд, слезы и пот». Он плакал, услышав гул одобрения в палате общин, когда сообщил собравшимся о своем приказе потопить французский флот в Оране. Он плакал во время поездок по пострадавшим от авианалетов городам. Он плакал, провожая Гарри Гопкинса, впервые посетившего Туманный Альбион. Он неизменно плакал во время просмотра фильма Александра Корда «Леди Гамильтон». Он плакал на богослужении, проходившем на шканцах линкора «Принц Уэльский», на котором присутствовал Рузвельт. Он плакал во время торжественного парада в его честь в Тегеране – в дни работы конференции ему исполнилось 69. Он плакал, когда получил известие о потоплении линкора «Королевский дуб» в октябре 1943 года. Он плакал на похоронах Невилла Чемберлена…
Герцог Виндзорский писал своей супруге, отправляясь на похороны своего младшего брата, короля Георга VI, в 1952 году: «Я надеюсь увидеть плачущего мальчика. Никто не плакал в моем присутствии. Только Уинстон, как обычно» [1119] .
Слезы – проявление слабости, и для любого другого политика это могло закончиться катастрофическим падением рейтинга. Но не для Черчилля «Это была часть его характера, и он никогда не боялся проявлять искренние эмоции», – отмечал Джон Колвилл.
Искренние слезы показали британцам еще одну сторону лидера нации. Черчилль – не только энергичный, решительный, уверенный в победе человек, но и не чуждый обычным слабостям, небезучастный к горю других людей. И ему платили взаимностью.
Восьмого сентября 1940 года, на следующий день после первой массированной бомбежки Лондона, Черчилль, его брат Джек, зять Дункан Сэндис и генерал Исмей отправились в доки Ист-Энда осматривать разрушения. В ту ночь столица Британии потеряла 300 жителей, еще 1337 получили серьезные ранения. В районе, куда направился премьер-министр, были убиты 40 человек и свыше сотни – ранены.
Когда машина въехала в Ист-Энд и из нее появилась грузная фигура с неизменной сигарой в зубах, тут же послышались одобрительные возгласы:
– Хорошо, что ты приехал, Уинни!
– Мы знали, что ты приедешь!
– Мы выстоим!
– Отплати им тем же!
По воспоминаниям очевидцев, это была трогательная сцена. Когда генерал Исмей стал помогать Черчиллю протиснуться сквозь толпу, его поразил оклик одной из женщин:
– Посмотрите, он действительно переживает за нас, он плачет! [1120]
Черчилль действительно переживал. Спустя годы два британских политика, Тони Бенн и Уильям Дидс, замечательно выразят этот дуализм черчиллевского лидерства.
«Его голос по радио, его котелок и костюм-„сирена“, его настрой и решимость – было просто невозможно поверить в поражение, когда он был рядом», – отмечал Бенн.
