Несмотря на скудное финансовое положение, Черчилль и не думал затягивать ремни, сокращая свои гастрономические пристрастия. Последние всегда занимали важное место в его насыщенной жизни. Свой день хозяин Чартвелла начинал с плотного завтрака, проходившего, как правило, в гордом одиночестве.
— Совместные завтраки — это испытание, которые не может выдержать ни один семейный союз, — любил повторять сэр Уинстон.
Дыня, омлет, яичница с беконом, отбивная котлета или ножка цыпленка, тосты с джемом и кофе с молоком — так обычно выглядело его утреннее меню. Далее шел обед, представлявший собой целый ритуал. О главной трапезе дня Черчилль говорил:
— Вот что я думаю о достойном обеде. Во-первых, это хорошо поесть, затем обсудить хорошую еду и после того, как хорошая еда будет тщательно обсуждена, поговорить на приятную тему. Главным условием при этом должно быть следующее — беседу буду вести я!
[425]
В последней ремарке нет ничего удивительного. Болтливость всегда была для Черчилля признаком не глупости, а силы. Незадолго до своего восьмидесятилетия он хвастался личному врачу:
— Вчера, во время заседания кабинета, я был в ударе. Я говорил больше всех. Прошло три часа, но я был свежее многих из присутствующих.
[426]
На обед Черчилль заказывал суп по-савойски и устрицы. За ними следовали закуски. Потом подавалось филе камбалы, завернутое в копченую лососину, с гарниром из креветок под чесночным соусом. Далее шло жаркое из оленины, фаршированное паштетом из гусиной печенки, под соусом из трюфелей. И наконец, сыр «Стилтон», пирожное или мороженое и кофе с бренди. На десерт сэр Уинстон особенно предпочитал сливки. Осушив очередной кувшинчик жирного лакомства, он воинственно осведомлялся у окружающих:
— Кто-нибудь еще хочет сливок?
Среди напитков Клементина предпочитала красное вино, Уинстон — шампанское. Его любимой маркой была «Pol Roger». Холодильник, подаренный чете Черчиллей их близким другом лордом Бивербруком, позволял охлаждать шампанское до необходимой температуры. Кроме того, на столе всегда имелись портвейн, бренди и конечно же виски. На ужин Уинстон ограничивался консоме — крепким бульоном из мяса или дичи. Перед сном он съедал несколько сэндвичей, запивая их при этом любимым шампанским.
Все разговоры за обедом обычно крутились вокруг какого-нибудь очередного политического кризиса. Председательствовал за столом Черчилль. Однажды Уинстон, прерывая своего сына Рандольфа, закричал:
— Не перебивай меня, когда я пытаюсь перебить тебя.
Близко знавший Черчилля лорд Моран вспоминает:
— Уинстон всегда говорит так, чтобы позабавить и развлечь самого себя. У него и в мыслях не было производить на кого-то впечатление. Ему никогда не нужна была помощь от собеседников, тем более, если это — женщины. Все его темы в основном касаются прошлого, некоторые описывают мирные времена, другие же Англо-бурскую войну или атаку 21-го уланского полка под Омдурманом. В ходе беседы он наслаждается собственными прилагательными, Уинстон обожает использовать в одном контексте четыре или пять слов одинакового значения. Он, как старик, показывает вам свои орхидеи не потому, что они прекрасны, а потому, что он их сам любит. Неудивительно, что все его слушатели, утомленные долгим днем, только и ждут, когда представится шанс, чтобы они смогли быстро улизнуть в постель, оставив Уинстона наедине с теми, кто так и не решился прервать его монолог.
[427]
Зная болтливость мужа, Клементина советовала его друзьям и коллегам по работе:
— Все, что хотите сказать, давайте ему в письменном виде. Он совершенно не слушает или не хочет слушать, когда думает о чем-то своем. Зато Уинстон всегда рассмотрит все, что написано на бумаге.
[428]
Если в Чартвелле Черчилля и слушали, то в консервативной партии и палате общин для нашего главного героя настанут тяжелые времена. После безуспешных речей по вопросам отделения Индии Уинстон превратится в вестминстерского изгоя. Ирония же истории заключалась в том, что, когда Черчилль начнет предупреждать о нацистской Германии, на его речах будут присутствовать лишь несколько верных друзей и пустые зеленые скамейки палаты общин.
После подписания Мюнхенского соглашения в сентябре 1938 года Чартвелл превратится в оплот свободы. Гарольд Макмиллан, посетивший загородную резиденцию Черчилля в апреле 1939 года, так описывает беспрецедентное оживление, царившее в кентском особняке:
— Повсюду были разбросаны карты, секретари бегали туда-сюда, бесконечно звонили телефоны. А Черчилля волновал лишь один вопрос: «Где, черт возьми, Британский флот?» Я навсегда запомню тот весенний день и то чувство власти, энергии и непрерывного потока действий, исходивших от Уинстона, не занимавшего в то время никакой официальной должности.
[429]
Черчилль недолго оставался не у дел. 3 сентября 1939 года в четверть двенадцатого все, кто был в Чартвелле, собрались около радио, передававшее обращение премьер-министра Невилла Чемберлена:
— Официально заявляю вам, что никакого ответа не последовало. С этой минуты наша страна находится в состоянии войны с Германией.
Спустя всего несколько часов в кабинете Уинстона зазвонил телефон. Это был премьер-министр, он предложил Черчиллю пост, который тот занимал четверть века назад, — первый лорд Адмиралтейства. По всем кораблям флота тут же прошел радиосигнал: «Уинстон вернулся!»
После начала войны Чартвелла постигнет судьба большинства английских поместий — его закроют. Кроме того, будут предприняты дополнительные меры конспирации — замаскированы знаменитые чартвеллские озера под ничем не примечательные заросли кустарников. После назначения Черчилля на должность премьер-министра 10 мая 1940 года его новой загородной резиденцией станет Чекерс. Но даже здесь глава государства не мог чувствовать себя спокойно. Во время полнолуния Чекерс великолепно просматривался с воздуха, превращаясь в идеальную мишень для люфтваффе.
