…Веселье в пабе продолжалось третий час. Профессор-филолог
стал окончательно похож на байкера, потерявшего спьяну свой «Харлей Дэвидсон».
На загорелом лице удивительным образом проступили красные пятна, обнажив
наконец его ирландские корни. Счет пивным кружкам шел на дюжины, за несколькими
сдвинутыми вместе столами сидела разношерстная многонациональная компания:
оказавшиеся здесь земляки О'Нейла («Вот бы кого встречать в аэропорту!» — с
тоской подумала Тамара, глядя на их рыжие шевелюры и роскошные красные лица),
несколько англичан, американцы, немецкая супружеская пара и чудом затесавшиеся
к ним два узбека. Взаимопонимание было полным, пиво прекрасным, и настроение от
кружки к кружке улучшалось. Когда дело дошло до песен, часть коллектива уже
мирно подремывала. Танцевать же смогли выйти только ирландцы, едва держащиеся
на ногах, и те американцы, которые в разгар веселья ловко перешли с пива на
водку.
Тамара все это время мечтала лишь о том, чтобы профессор
наконец-то свалился под стол. Они с Николаем вынесут его, засунут в машину,
привезут в гостиницу и уложат в койку, где ему сейчас самое место.
Но время шло, а счастье так и не наступало. Уже сломались
непривычные к таким марафонам узбеки, врассыпную спали по углам англичане,
где-то растворились немцы, даже американцы стали потихоньку сдаваться. Ирландцы
же танцевали, и конца этому не предвиделось.
Она вздрогнула от вежливого прикосновения к плечу и подняла
глаза. Перед ней стоял молодой человек с бесстрастным лицом и в строгом темном
костюме — видимо, охранник.
— Извините, вас спрашивает дама. Она ждет вас на улице,
перед входом.
— Какая дама? Что такое?
— Извините еще раз, я только передал вам
просьбу. — И охранник удалился куда-то в сторону кухни.
«Пойду хоть проветрюсь, а то голова чугунная, — решила
Тамара. — Заодно и посмотрю, что там за дамы меня хотят. И кто это может
быть, интересно?»
На улице было уже темно. Спустившись по красивым мраморным
ступенькам паба, она никого не увидела. «Ну и слава богу, а то опять
какие-нибудь проблемы». Тамара поискала в сумочке сигареты и зажигалку, нашла и
только собралась прикурить, как сзади послышался тихий и злой женский голос:
— А ну, давай, шагай вперед, вон до тех кустов!
Тамару сковал ледяной ужас, но в то же время ей показалось,
что голос этот ей знаком. Идя к кустам, она подумала: если следующий день
встретит живой, это будет большой удачей. Дойдя до указанного места и не
оборачиваясь, она спросила:
— Ну и что дальше?
— Ты не нукай, — ответил все тот же голос. —
Будешь отвечать на вопросы. Ответишь правду — ничего тебе не будет, соврешь —
тогда посмотрим…
— Не совру, жизнь дороже. А повернуться можно?
— Не стоит. Ради твоего же спокойствия. Итак — полный
рассказ о том, кто и зачем должен был быть сегодня в аэропорту, одетый в
клетчатый костюм, с зонтом-тростью и синей сумкой? И сразу еще один вопрос —
какое ты ко всему этому имеешь отношение?
У Тамары как будто камень с души упал. Ее сбивчивый рассказ
о себе, о Ларисе и ее отпуске, о ее странных звонках и просьбах, об ирландском
профессоре и приключениях в аэропорту продолжался минут тридцать и закончился
слезами.
— Нервишки лечить надо, — заметила ее
немногословная собеседница. Чуть подумав и как будто поколебавшись в выборе,
она произнесла:
— Ладно, дай мне номер своего мобильного — вдруг
понадобится что-нибудь уточнить. Не бойся, ничего плохого тебе не сделают, если
болтать много не будешь.
— Я могу идти? — уточнила Тамара
— Иди, иди, — разрешила собеседница.
— А профессора забрать можно?
— Да забирай, мне он не нужен.
Тамара с облегчением, почти бегом бросилась к заветному мраморному
крыльцу и взлетела наверх. Прокуренный и пропахший пивом зал показался ей
землей обетованной. По-прежнему гремела музыка, но людских голосов уже не было
слышно. Посередине зала в гордом одиночестве отплясывал что-то глубоко
национальное ее профессор. Тамара, получившая только что хорошую порцию
адреналина, поняла, что нужно действовать решительно, иначе этот день будет
продолжаться бесконечно.
Разыскав мобильник, она позвонила в машину. Сонный Коля не
сразу понял, чего хочет от него возбужденная начальница, а когда понял, сразу
же бросился выполнять приказанное: схватил сопротивляющегося, но уже абсолютно
ничего не соображающего филолога поперек туловища и поволок его к машине.
Усадил на переднее сиденье и для верности прихватил О'Нейла не только ремнем
безопасности, но еще и собственным брючным ремнем. Тамара села строго позади
профессора, удерживая его в относительно вертикальном положении. Так они и
доехали до отеля, где бесчувственное ирландское тело было передано в надежные
руки гостиничной обслуги.
…Лариса решила не дожидаться окончания веселья — оно могло
длиться до следующего утра, а у нее времени не было совсем. Отпустив порядком
струхнувшего водителя, одарив его предварительно солидной суммой, она решила
применить на практике свои специальные познания, приобретенные во время ее
незавершенной учебы. Допрос вообще был ее коньком, а тут и объект был
несложный, и мер безопасности особых не требовалось; разве что некоторая
ловкость.
То, что она узнала от Тамары, повергло ее в легкую панику.
Налицо была ошибка, досадная случайность, банальная путаница. Она понимала, что
ничего хорошего от такой ситуации ждать не приходится. У нее лично — прокол на
первом же задании. А к чему это могло привести всю задуманную Корабельниковым
комбинацию, она себе и представить не могла. А клиент? Что он подумает о
конторе, которая мнит себя крутой, а на самом деле элементарных вещей
организовать не может…
И что же теперь делать? Эдик в Стокгольме, да и стыдно, как
маленькой, жаловаться на судьбу и обстоятельства! Звонить Корабельникову — вот
что нужно срочно. Главное — она выяснила первопричину, а дальше можно
попытаться раскрутить все заново Если, конечно, ей дадут это сделать. Если
Корабельников вообще с ней будет общаться после всего произошедшего.
* * *
По какой-то причине Маргарита в ресторан «Веселая матрешка»
приехать не смогла, и это обрадовало Жидкова не меньше Ларисы.
Они с ним вошли в ресторан плечом к плечу, как два солдата,
и уселись друг напротив друга за большой стол, покрытый скатертью с вышитыми
краями. Мрачный зал был декорирован медными самоварами и чучелами рябчиков,
взиравших на посетителей злобными красными глазками. Официанты разговаривали
друг с другом приглушенными голосами. Тот, который принес меню, даже вздрогнул,
когда Жидков сочным баритоном потребовал:
— Принесите-ка нам для начала выпить! Красного вина,
самого лучшего. — И зачем-то добавил:
— Голубчик.
Вероятно, ему показалось, что «голубчик» соответствует духу
заведения. Дух предполагался свой, русский. По крайней мере в меню глаз
радовали маринованные лисички, блинчики со сметаной, расстегаи, кулебяки и
пирожки со всевозможными начинками.
