К тете Лизе в школу явился какой-то господин и заявил швейцару, что он от районной думы прислан учить, а швейцар спросил его, кто он? «Я был комиссаром». – «Я сам был комиссаром, – важно ответил швейцар. – И никого не допущу учить». Завтра выйдут газеты, которые не выходили со времени введения военной цензуры – теперь они решили ей подчиниться.
26 февраля
Третьего дня приехали Мякотин и Пешехонов. Ехали хорошо в специальном вагоне с 4 миллионами рублей, в качестве чиновников, с большой охраной, к ним ломились, но никого не впустили, и только кое-кто ехал на их крыше. Говорят, что немецкие разъезды исчезли из-под Петербурга, и там не так плохо, как пишут в газетах. Иван Павлович Алексинский говорил, что взрыв в Офицерском Обществе был не от анархистов, а что там помещался штаб Рузского, явились его арестовать, и чтобы спастись, они бросили бомбу и среди паники скрылись, арестован один офицер. Сивков рассказывал, как один педагог, вернувшись с войны, явился к Луначарскому просить места. Тот его спрашивает, куда он хочет, в среднее или высшее учебное заведение, педагог отвечает, что, конечно, в среднее, ибо у него и магистерской степени нет. «Ну, это пустяки, – говорит Луначарский. – Ведь можете же вы преподавать химию на первом курсе». – «Да как же?» – «Да мы теперь все степени отменили». – «Нет уж, я не хочу». – «Тогда идите к моему помощнику». Тот говорит, что средние учебные заведения от них не зависят, они автономны, а вот министерство скоро будет устраивать социалистические гимназии – туда можно. «Но к какой партии вы принадлежите?» – «Я беспартийный! – «Это хуже, тогда нам надо какое-нибудь свидетельство о вас». – «То есть свидетельство о благонадежности, хотите вы сказать?» – «Если хотите, да». – «Но откуда?» – «От полкового комитета» (!) Тот поехал в полк и получил свидетельство о том, что его солдаты любили и не преследовали после начала гонения на офицеров.
В пятницу вечером, в 11 часу, на Малой Никитской была страшная стрельба, залпами бросали, как казалось, бомбы. Утром соседний с М. дом, или, вернее, его забор, оказался в крови и мозгах, трупы – семь убитых и кровавый след восьмого, ушедшего к Никитским Воротам. Тысячи версий, которые, наконец, разъяснились газетным сообщением, что вели по Б[ольшой] Никитской бомбистов, а с Мал[ой] Никитской через Скаряжинский переулок бросились их освобождать, вернее, стали палить, произошло столкновение и из восьми бомбистов семеро были убиты на месте. Я на другой же день встретила воз с наваленными (на него) трупами в 4 часа на Спиридоновке, я не заметила его, но старик, шедший рядом, в ужасе возопил – с воза торчали ноги и солдатская шинель.
Был Жилинский. Его опять ищут, в доме постоянные обыски, причем ими руководит бывший начальник петербургской охранки, а на Арбате в военном суде устроена их (большевицкая) охранка, где работают агенты прежнего режима. Все сплелось. Обнаруживается, что в Москве четыре антибольшевицких боевых организации: одна Отраднинского (адрес бывшего Октябрьского), ей разрешено увешивать всю Москву воззваниями к защите родины, она, очевидно, в контакте с Мураловым, и в ней много агентов старого режима. Другая – Савинкова, из представителей к.-д., при которых Савинков является автономным представителем Дона, во главе ее девятка из общественных деятелей (Леонтьев и др.). Эти имеют много денег, но для того чтобы при (будущем) «дележе» дать урвать кое-что и демократическим организациям, за что (стоит) Савинков, они предлагают (им) внести известную сумму. У них мало оружия. Теперь они ставят вопрос о трех диктаторах и о верховном главнокомандующем (они говорят, что за республику, но раньше, после свержения большевиков, должна быть диктатура из трех и предлагают общественным организациям наметить оных. Кроме того, будет верховный главнокомандующий, не вмешивающийся в политику. На выборах С(авинков) предложил Корнилова, как более демократичного и чуждого политика, и Алексеева, как более умного, но монархиста. Это Савинков говорил Алексинскому. Я думаю, что Савинков ждет ответа, что все за него. У первой организации, очевидно, верховный главнокомандующий – Рузский. Третья – Жилинского, более демократическая, 3000 человек (есть шпики, по его словам). Имеется 80 тысяч винтовок без патронов. К Жилинскому на днях явился немецкий офицер Ш., который прямо заговорил по-немецки. Он сказал, что у них есть контрразведка, как и у Жилинского, что, по сведениям своей контрразведки, Жилинский знает, что у них 28 тысяч вооруженных военнопленных, но фактически больше и предлагает войти в контакт и действовать сообща для свержения большевиков. Жилинский заявил, что не желает разговаривать, но тот, не унывая, оставил ему адрес своего штаба (так и сказал) на углу Поварской и Скарятинского переулка, и просил подумать. Очевидно, немцы в контакте со всеми и всех водят за нос. Мякотин боится, что большевики всех перехитрят, но этого не может быть – немцы хитры. Большевики, очевидно, жаждут быть свергнутыми, чтобы с честью отступить.
Про сегодня рассказывают невероятные вещи – будет резня по спискам (ночью – Варфоломеевская ночь), резать (будут) офицеров и т. д. Конечно, ничего не будет.
Бытовые черты: М. С. Генкин говорит, что анархисты переходят по Поварской из одного особняка в другой, по мере того, как съедают (в них) запасы. Их хозяина на углу Борисоглебского переулка пощадили, потому что он предложил выкуп и (еще потому что) дом его деревянный. Выкуп 5000 р. дал, но они предупредили, что сами не тронут, но идущие по другой стороне (улицы) могут тронуть. Он же говорил о статье в «Анархии», проектирующей свезти кое-кого из буржуев в Петербург и там взорвать. Он же говорил о декрете об отмене частной практики и частных лечебниц – все должно быть общественным. Это, конечно, ерунда! Муся Котлярова (вруша) вчера говорила, что часть первой артиллерийской бригады едет в Петербург для охраны его от немцев, причем на каждых 30 солдат приходится 200 военнопленных, взятых для всех черных работ, и ими заведует немец офицер. Королев, доктор (этой) бригады опровергает это, но и он – враль.
Вчера вскрывали сейф. Потратили мы времени два часа, причем народу мало, впускают по очереди, по два-три человека. Там все мальчишки (вооруженных нет), наверное, бывшие раньше на побегушках; пишут плохо, но держатся корректно. Предоставляется самим открывать сейф и перебирать вещи (скрыть бумаги и бумажные деньги было бы легко), золото отбирают. Золотые вещи описывают для позднейшей конфискации, как нам сказали, а бриллианты – для налога. «Товарищ-счетчик» не умеет считать, а «товарищ-ювелир» имел при нас неприятный разговор: он оценивал вещи какого-то приказчика, у которого все достояние в вещах. Приказчик обратился к нему с речью, что им должно быть стыдно так грабить (кольцо за 700 р. было оценено в 2400 р.) людей, у которых все в этом «и у вас могло бы быть». – «У меня нет». – «Сколько вам лет?» – «Что?» – Повторил вопрос. «Тридцать восемь». – «А мне шестьдесят четыре; когда вам будет столько, у вас, может быть, будет больше», но товарища-ювелира спасли товарищи, позвав его.
Производится опись квартир – на человека одна комната, чтобы вселить петербуржцев и других. Извозчики мечтают об участках и порядке. Родители школьников у Семеновской заставы чуть не разорвали красногвардейцев, явившихся их разгонять, те не решились стрелять. Группа вооруженных отобрала вчера у Городского союза полученные из банка для жалованья (служащим) деньги, когда автомобиль, на котором их везли, подъехал к союзу. На польское кафе на Лубянке напала группа вооруженных, всех обыскала и отбирала у тех, у кого больше 500 руб.; троих арестовала и повела, на них налетел другой автомобиль с вооруженными, и между двумя группами началась перестрелка. Через полчаса в кафе играла музыка и все весело болтали.
