Член КПСС с 1920 года партбилет № 3035209
полковник юстиции запаса ЗЕЛЬФА A.A.
Подпись члена КПСС с 1920 года партбилет № 3035209 заверяю.
Секретарь парторганизации СМК Киевметростроя МПС
28.03.1953 года Легейда.
г. Киев».
Зачем была нужна эта справка Жорову? Почувствовал что-то неладное или просто так, на всякий случай? Но никто просто так справок не собирает: их собирают с какой-то целью. И почему все, что связано с выдачей этой справки Исааку Соломоновичу, не выходит за круг фамилий Зельфа и Легейда? Где хотя бы один Иванов или Смирнов?
А теперь дадим слово бывшему командиру роты 160-й СД Владимиру Владимировичу Титкову, на которого ссылается товарищ Зельфа. Ах, как жаль, что он не услышал их при жизни!
«Командующий армией принял решение пробиваться на соединение с 43-й армией. Он собрал все разрозненные подразделения в одну группу численностью примерно в полторы тысячи человек, обессиленных, голодных, без боеприпасов. Был у нас еще большой обоз с тяжелоранеными, но жаждущими вырваться из окружения. И когда мы начали прорыв, немец дал возможность прорвать первую линию их обороны, а мы оказались как в ловушке. Кругом фашисты ждали нашего появления и встречали нас огнем на заранее подготовленных участках местности. В этих боях было много ефремовцев убито и ранено; уснувших и обессиливших враги захватывали в плен. Во время боев сам командарм Ефремов М. Г. оказался тяжелораненым и, когда уже не мог идти, предпочел смерть, чем быть пленным. Его гибель я видел своими глазами. Меня, прокурора Зельфу A. A. и четырех бойцов сложившиеся обстоятельства загнали в лес к реке Угре в районе деревень Старая и Новая Лука, против деревни Козлы. Там к нам присоединилась еще одна группа красноармейцев во главе с младшим лейтенантом. В составе той группы было 6 человек. Шесть суток мы, голодные, холодные, искали выход из окружения. Река Угра разлилась и преградила нам путь к своим на восток. Сзади нас были немцы, за рекой (к востоку) тоже были немцы. Мы решили переправиться на восточную сторону реки Угры на построенном здесь же плоту.
Решили собирать бревна на плоты, собирать плоты под покровом ночи и ночью же переправиться на восточный берег. Встала задача — чем вязать плоты. Я пошел по лесу и наткнулся на груду парашютов. Нарезал от них строп, которыми связали бревна в плоты. Сразу же разделились на две группы по шесть человек. Я, прокурор Зельфа и четыре бойца составили первую группу. Во вторую вошли те бойцы с их младшим лейтенантом (фамилию его не знаю). Мы решились плыть к тому берегу первыми. Я запасся шестом длиной метров пять. Ровно в полночь я оттолкнулся им от берега, а к середине реки шеста уже не хватило. Я им не смог достать дна, чтобы оттолкнуться, и от неожиданности он у меня вырвался из рук. Сам я чуть было не свалился с плота, но бойцы меня схватили и удержали в равновесии на расползающихся бревнах плота. Прочные капроновые стропы намокли и немного вытянулись в длину. Они сами-то плот держали в связке, но щели в плоту стали огромные. Мы оказались по плечи в воде. Плот несло вниз по реке, и не было никакой возможности пристать к восточному берегу. Да мы его уже и боялись, так как не знали, где там немецкие посты и засады.
Ночью, когда мы проплывали мимо деревень, занятых немцами, нас они освещали ракетами и стреляли из автоматов, но все сошло благополучно, пока не наступил рассвет и не осветило нас солнце. Вдруг с левого берега раздался окрик „Хальт!“. Смотрим, три фрица вышли из землянки, заряжают винтовки и начали по нам стрелять. Это случилось немного ниже по течению от нахождения деревни Костюково. Я предупредил всех, чтобы не шевелились. Пусть примут за мертвых. Немцы дали первый залп — недолет; вторым ранили уже раненого бойца; третий залп был перелетом. Тем временем нас отнесло уже далеко. Немцы бросили винтовки и закурили. А вскоре за поворотом нас обнаружили свои из подразделений 53-й СД 43-й армии, которые здесь, у Большого Устья имели свой плацдарм на правом берегу реки Угры.
Хочу сказать, полковник Зельфа A. A. не принимал участия ни в строительстве плота у деревни Козлы, ни в отдаче должных распоряжений при проведении нашего водного путешествия. На месте строительства плотов он сидел молча у костерка под сосной, а теперь молча плыл с нами на плоту».
Воспоминания о встрече со своим бывшим подчиненным старшим сержантом Семиным, с которым он одно время выходил из окружения, командир 2-й минометной батареи 338-й СД старший лейтенант Абрамов Кузьма Григорьевич, не желая того, уличил A. A. Зельфу и И. С. Жорова во лжи, рассказав правду о том, как и с кем плыл на плоту Жоров:
«…В одном из лагерей военнопленных встретил я однажды ст. сержанта Семина (или Семкина) из моей мин. батареи. Он рассказал, что как только они проснулись, то продолжили выход из окружения, а вскоре встретили главного хирурга 33-й армии, полковника. С ним пошли до реки Угры. В одном месте стали строить плот, а когда его построили, то на нем поплыли по реке Угре вниз:
1. Главный хирург 33-й армии.
2. Ст. политрук, военком отдельного дивизиона Лобастов И. Г.
3. Старшина мином. батареи Ташков.
Они не взяли с собой ст. сержанта Семина (Семкина). Что с ними дальше стало, ст. сержант Семин не знал…»
Кстати, начались сомнения относительно чудодейственного спасения И. С. Жорова и его роли в гибели группы командарма вот с этого письма А. Н. Краснова С. Д. Митягину, написанного еще 19 декабря 1981 года. Им и закончим свои рассуждения на эту щепетильную тему:
«Здравствуйте, дорогой Станислав Дмитриевич!
В 1974 г. мне пришлось вести беседу с бывшим главным хирургом 33-й армии И. С. Жоровым. Он был в окружении, почти до последнего дня находился в штабной группе, был ранен, точнее контужен, от основной группы отстал, бродил, попал в плен, работал в немецком госпитале, бежал. После войны Исаак Соломонович сумел добиться признания в медицинских кругах как один из пионеров нашей анестезии и нейрохирургии, стал профессором, в последние годы работал в 1-м Московском мединституте. „Военно-исторический журнал“ опубликовал его воспоминания о боях 33-й армии в окружении под Вязьмой. Поначалу, слушая россыпь благодарностей в наш адрес, мне казалось, он действительно рад нашей встрече и сможет нам помочь. Сейчас, задним умом, я крепко ругаю себя за то, что начал разговор со слишком конкретных вопросов.
Уяснив, что мы имеем уже запас информации о трагедии ударной группы 33-й армии, Жоров как-то обмяк, начал говорить путано, сводить разговоры на свои научные труды и на загруженность работой. „Старею, память не та!“ — несколько раз говорил он. А ведь видел и знал Исаак Соломонович много, пожалуй, больше, чем кто-либо из оставшихся в живых, о трагедии группы Ефремова и его штаба. Сейчас у нас есть все основания хорошо задуматься над некоторыми моментами из жизни этой личности, только, поздно уже: умер Жоров, а с ним ушли в могилу ответы на совсем непростые вопросы о последних днях командующего и его воинов…»
