…Невозможно представить, чтобы союзные державы распространяли свою политическую систему на какую-либо часть обоих континентов, не ставя под угрозу наши мир и счастье; точно так же невозможно представить, чтобы наше Южное братство приняло это по собственному желанию, если на него не будет оказываться никакого давления. Мы не сможем равнодушно взирать на подобное вмешательство, в какой бы форме оно ни осуществлялось. Если мы сопоставим силу и ресурсы Испании и этих новых правительств, а также примем во внимание их удаленность друг от друга, то станет очевидно, что она никогда не сможет покорить их. Соединенные Штаты останутся верными своей политике невмешательства в дела других государств и выражают надежду, что другие державы последуют их примеру.
Джеймс Монро, 1823 год
Провинция Камагуэй, Куба
26 октября 1963 года
Крупный мужчина с сигарой между большим и указательным пальцами стоял над связанным и дрожавшим Эдди Бейо и упирался ему в горло ногой, как гладиатор, торжествующий победу над поверженным врагом. Хотя на большом пальце носка красовалась дырка, а кожаная сандалия была обычной плетенкой, мало похожей на обувь гладиатора, вид у него был довольно устрашающим.
У тонкой, как карандаш, сигары длиной шесть дюймов было название: «Глориа Кубана» линии «Медай д’Ор» № 4, — а вот имя мужчины затерялось вместе с его матерью, когда он был еще совсем маленьким. Больше двух десятилетий он знал только свое кодовое имя, полученное от Умника, забравшего его из новоорлеанского приюта, — Мельхиор. Как у одного из трех волхвов, пришедших с Востока в Вифлеем, чтобы поклониться новорожденному младенцу Иисусу. Причем он был темнокожий, что сразу дает представление о том, как его приняли в Лэнгли, а также о своеобразном чувстве юмора Умника, столь характерном для обитателей дельты Миссисипи.
Однако чисто внешне определить его расовую принадлежность было довольно сложно. Цвет кожи можно было назвать и оливковым, и смуглым, и темно-желтым. Одна из работниц приюта посоветовала ему самому выбрать себе предков, а любимая гаванская проститутка называла его cafe con leche
[2], чем всегда очень веселила, особенно когда говорила, что он был «хорош до последней капли». Однако все это не меняло того факта, что после двадцати лет службы в американской разведке, при росте шесть футов и два дюйма, плечах, похожих на мускусные дыни, и мощных бедрах, напоминавших деревянные бочонки, его по-прежнему называли Негритенком Умником.
Итак, Мельхиор.
Он поднес сигару ко рту. Вспыхнувший кончик осветил полные губы, орлиный нос и темные глаза, выражавшие сосредоточенность. Несмотря на обильно нанесенный бриллиантин, темные волосы его все равно скручивались в непокорные завитки. Его можно было принять за грека, испанского или португальского еврея или даже кавказца, хотя в застегнутом на латунные пуговицы двубортном парусиновом костюме он более всего походил на плантатора дореволюционных времен. Костюм действительно принадлежал бывшему плантатору — его расстреляли за преступления, совершенные против пролетариата.
Но для Эдди Бейо все это было не важно.
— Я не хочу повторять свой вопрос, Эдди, — произнес Мельхиор на том гортанном диалекте испанского, какой характерен для жителей Кубы.
— Твою мать! — прохрипел Бейо, чувствуя, как на горло давит ступня мучителя. Его слова прозвучали не очень внятно, поскольку верхняя губа выглядела так, будто на нее наступили, что было недалеко от истины.
Мельхиор поднес горящий кончик сигары к правому соску Бейо.
— У моей матери, которая уже давно умерла, не было ничего, что бы меня возбуждало.
Кожа зашипела, в ноздри ударил запах горелого. Горло Бейо, на кадык которого по-прежнему продолжала давить подошва, свело судорогой, и оно издало какой-то странный булькающий звук. Когда Мельхиор убрал сигару, сосок Бейо выглядел как кратер вулкана. У него на груди было с десяток других пятен в черно-красных ореолах, а в их расположении наметанный глаз мог разглядеть примерное соответствие основным гавайским вулканам. География была одной из первых дисциплин, которой Умник обучил своего протеже, наряду с тем, как важно привнести в работу элемент занимательности.
Мельхиор потянулся к нагрудному карману, чтобы достать зажигалку, и под разрезом лацкана мелькнуло отверстие. Он машинально потрогал пальцем его края: засохшая кровь не давала дырке расползтись.
— У тебя скоро совсем не останется кожи, Эдди, — сказал он, чиркая зажигалкой «Зиппо». — Скоро мне придется перейти к глазам. И поверь мне на слово: мало что может сравниться по боли с тем, как сигара выжигает глаз.
Бейо пробормотал что-то неразборчивое. Связанные за спиной руки громко скребли по деревянному настилу, будто он пытался ногтями вырыть дыру, куда бы мог заползти и спрятаться.
— Ты что-то сказал, Эдди? Я не разобрал. Наверное, у тебя от крика пересохло в горле. Давай, я тебе помогу! — Мельхиор достал бутылку с ромом и стал поливать из нее на грудь Бейо. Тот застонал, когда спиртное обожгло ему раны, но испустил душераздирающий крик, едва Мельхиор поджег разлитый ром. Шестидюймовые языки пламени плясали на груди Бейо почти целую минуту. Мельхиор как-то слышал от одного боксера, что понять, как долго длится минута, можно, только оказавшись на ринге с Кассиусом Клеем, однако он не сомневался: Бейо мог бы с этим поспорить.
Когда языки пламени улеглись, кожа на груди Бейо пузырилась, как блин на сковороде, который пора перевернуть. Мельхиор выпустил клуб дыма.
— Итак?
— Зачем… мне… говорить? — запинаясь, сумел выдавить Бейо. — Ты… все равно… потом… меня… убьешь.
Губы Мельхиора, из которых торчала сигара, тронула улыбка. За последние двадцать лет он слышал мольбы людей сохранить им жизнь на стольких языках, что даже флагов перед фасадом пятизвездного отеля «Хей-Адамс», что против Белого дома, и то было меньше. Но, по правде говоря — хотя, как и многие в разведке, он уже давно забыл, что это значит, — Мельхиор никогда не убивал просто так. Конечно, на его руках было немало крови — он устранил не меньше дюжины людей из засады и бог знает сколько в разных стычках, но всегда по приказу. Он никогда не брал закон в свои руки. Но он устал от Кубы, устал от этой и всех прочих банановых республик, нефтяных эмиратов и стратегически важных полосок песка, куда его забрасывала служба за двадцать лет. А теперь, когда Умник ушел в отставку, он понимал: очередное задание, что поручат ему, окажется просто самоубийственным. Ему нужно признание Бейо! Нужно не столько для того, чтобы узнать место встречи нечистых на руку советских офицеров, а чтобы заполучить спокойный кабинет в Лэнгли. Отработавший свое негр переедет в «Большой дом» и не позволит никому помешать этому! И уж тем более не Эдди Бейо!
— Мне нравится № 4, — сказал он, держа сигару так, будто оценивал ее. — Простая, но основательная сигара. Практически никаких недостатков. Можно выкурить за чашкой утреннего кофе или с коньяком после ужина. Да что там: под нее даже вкус отвратительного кубинского рома кажется вполне сносным! А то, что сигара тонкая, — Мельхиор сунул ее в левую ноздрю Бейо, — позволяет попасть куда нужно.
