Бэртон немного потоптался на месте, пока не скрипнула половица, и неуверенно двинулся к маленькой конторке у стены. Вытащив пропуск из ящика, он передал его БК с таким удрученным видом, будто всегда подозревал, что рано или поздно нечто подобное должно случиться. БК невольно вспомнил о проводнике поезда, мистере Хэнди. Неужели в Америке так себя чувствуют все чернокожие? Будто вся жизнь их — сплошное страдание? Он тут же подумал о Мельхиоре. Нет, по крайней мере один чернокожий в Америке больше не хотел жить на подачках. Вернее, двое, если считать доктора Кинга. Да, и еще Малькольм…
— Вы хотите обыскать дом, мистер Керрей? — оторвал его от размышлений унылый голос Бэртона. — Сами увидите — нам нечего скрывать. Мы честные люди, агент Керрей. Мы любим эту страну. И не стали бы посягать на ее безопасность.
БК убрал пропуск в карман.
— Как я уже говорил, это обычное расследование, и я проведу его лично из уважения к матери, которая была о вас высокого мнения. Я собираюсь сегодня же вечером отправиться на работу и решить все формальности. И я прослежу, чтобы вам оплатили сегодняшнюю смену. Считайте это неожиданным выходным.
Бэртон тяжело вздохнул.
— Выходной мне не помешает. Для разнообразия будет совсем неплохо поспать, когда на улице темно. — Он снова отступил назад, и половица жалобно скрипнула. — Черт побери… я хотел сказать — Господи Боже, мы здесь как сельди в бочке!
— Что верно, то верно, — согласился БК.
— Что-нибудь еще, агент Квери?
— Мое имя произносится «Керрей», — поправил БК. — И еще мне нужна ваша форма.
Сан-Франциско, штат Калифорния
7 ноября 1963 года
Мельхиор смотрел на лежащего в кровати Чандлера Форрестола через окошко в двери импровизированной больничной палаты, будто отец, разглядывающий в родильном отделении своего первенца. Спящий Орфей выглядел как обычный двадцативосьмилетний белый мужчина с каким-то по-голливудски киношным лицом: нечто среднее между Гари Купером в «Виргинце» и Уорреном Битти в «Великолепии на траве». Даже в больничном халате в нем ощущалось некая удаль, как бы банально это ни звучало. У него были крепкие мышцы и мягкие руки, столь характерные для выходцев из высшего общества; морщинки на гладком лице возле кончиков губ от постоянного поджимания напоминали скорее ямочки. Из досье, которое БК вез в портфеле, Мельхиор узнал, что семья Чандлера в свое время была весьма состоятельной, но потом все потеряла. Деловые и политические связи, какие невольно приходили на ум при упоминании этого имени, остались в далеком прошлом. Он прочитал также все, что удалось узнать о проекте «Орфей» внедренным в ЦРУ агентам ФБР, что еще раз подтвердило правдивость слов Эвертона. Либо они о многом умалчивали, либо сами были в неведении. Проститутки. ЛСД. Ни о чем не подозревавшие испытуемые и прозрачные с одной стороны зеркала. Если не считать скандала, который мог разразиться, если станет известно о связи Джека Кеннеди с Мэри Мейерс, проект был очень похож на проект «Ультра», а он за десять лет не принес никаких результатов. За исключением разве что пары рождественских вечеринок, на которых все перепились. Конечно, никто даже не подозревал, что Чандлер может вызывать видения, какие Мельхиор испытал на себе в Миллбруке три дня назад. Он и сам всерьез не допускал возможности телепатически влиять на президента. Если бы Мельхиор относился к людям, кому свойственно сомневаться, то постарался бы убедить себя, что ему все приснилось, и не стал бы искать объяснения, как Чандлеру удалось вызвать у него галлюцинации. Но до сих пор Мельхиору ошибаться не доводилось.
— Итак, доктор? — спросил он, поворачиваясь к другому человеку в комнате. — Ты провел с Орфеем семьдесят два часа. На разные приборы при этом потрачено десять тысяч долларов. Что удалось узнать?
Генрих Келлер был очень непримечательным: средний рост, средняя внешность, средний возраст. Казалось, что, если посмотреть на него в упор, он буквально растает в воздухе. Но если взглянуть на него тайком и не вслушиваться в его речь, нечто все же улавливалось. Какой-то голод! Его прозвищем в СС было Anasthesiologe — Анестезиолог. По словам одних, его так прозвали потому, что он погружал своих пациентов в сон. Другие считали, причина была иной: он никогда не проявлял к ним милосердия, как бы громко они ни кричали и ни молили о нем.
— Прежде всего, — начал он мягким голосом, в котором чувствовался немецкий акцент, — давайте уточним, что именно мы ищем. Вам удалось уточнить, какой препарат давал ему агент Логан?
— Я просмотрел все записи Логана и Шайдера, а также все, что мне удалось найти по проектам «Ультра» и «Орфей». К сожалению, агент Логан не пережил встречи с Орфеем, а расспрашивать о деталях доктора Шайдера я посчитал неблагоразумным…
— Потому что вы сказали ему, что Орфей погиб, — закончил за него фразу Келлер, слегка улыбнувшись.
— Потому что это было неблагоразумно, — повторил Мельхиор. — Насколько я могу судить, Логан имел доступ только к чистому ЛСД. В огромных количествах и без примесей. И он распространял его довольно широко. Если допустить, что он использовал какой-то видоизмененный препарат и в этом все дело, то мы имели бы огромное количество Орфеев, которые бы разгуливали по улицам и даже в Белом доме.
— Значит, за президента можно не беспокоиться, — сказал Келлер. — Но от этого нам не легче.
— Для этого я тебя и привлек.
— В самом деле, — заметил доктор, и было неясно, иронизирует он или просто размышляет вслух. — Итак. Сначала было трудно что-нибудь понять, поскольку поведение Орфея под влиянием ЛСД не являлось, мягко говоря, показательным. Однако я подумал, что торазин, который используется для избавления людей от наркозависимости, может защитить также их от воздействия, которое оказывает Орфей на их разум. Мое предположение оказалось верным, и после принятия прелудина для противодействия вялости, порождаемой торазином, я немного продвинулся в своих изысканиях. Насколько я могу судить, — продолжал доктор, немного шепелявя, — Орфей облекает в конкретную внешнюю форму галлюциногенный эффект, вызываемый ЛСД. Он вытаскивает образы из подсознания окружающих его людей и передает их на рецепторы чувственного восприятия.
— А откуда ты знаешь, что он не сам создает эти образы? — Мельхиор не сводил глаз с Чандлера. Тот лежал, привязанный к больничной койке, под капельницей, трубки от которой шли к локтям, запястьям, груди.
— Достаточно сказать, что он вызвал довольно, хм, специфические образы, когда мы были вместе. — На губах Келлера снова заиграла легкая улыбка. — Однако я считаю, что Орфей способен передавать и свои образы, когда освоится с появившимися возможностями. Но сейчас он подобен телевизору, который только ретранслирует внешнюю информацию. Но есть еще кое-что.
— А именно?
— Я уже говорил: возможности Орфея похожи на телевизор — он ретранслирует то, что получает. Но сходство заключается не только в этом. Когда канал открыт, индивид, предоставляющий содержание, то есть другой мозг, в состоянии вкладывать мысли в голову Чандлера.
