Все заняло секунду, может быть, две. Охранники медленно стали приближаться, и Чандлер поднял руку:
— Я не хочу причинять вам боль.
Он по-прежнему все еще сидел на полу, и охранники, переглянувшись, засмеялись.
— Нам сказали, если тебе удастся выбраться, мы можем делать с тобой все, что угодно, только не убивать, — сообщил парень с битой.
— Мы целых три дня без дела маялись, — добавил второй, перекидывая прут из руки в руку, — все ждали возможности поразмяться.
— Пожалуйста! — попросил Чандлер, озираясь в поисках какого-нибудь оружия. — Вы же понимаете, это неправильно.
В помещении оставалось кое-что из брошенного заводского оборудования, но все было слишком тяжелым, чтобы даже сдвинуть его с места. Он заметил несколько стеклянных колб и пробирок, резиновые шланги и металлические подносы. Ничего острого или режущего…
Мужчина с битой вступил первым. Чандлер едва увернулся, но сделал ему подсечку: судя по силе удара, у крепыша было представление о том, какой удар есть смертельный. Потянувшись за выпавшей из его рук битой, Чандлер удивился, как по-разному они двигались. Охранник, казалось, чуть замедленно. Сначала он решил, что это реакция на действие торазина, но при падении движения парня были такими же замедленными. Чандлер же действовал с быстротой атакующей змеи. Он успел подхватить биту еще до того, как та коснулась земли, и ударил тупым ее концом охранника в висок. В последнее мгновение он чуть попридержал удар, чтобы не раскроить противнику череп, но после глухого стука тела оземь оно обмякло, охранник упал и больше не шевелился.
Чандлер мгновенно развернулся ко второму — и выставил вперед биту, защищая лицо. Прут с размаху ударил его местом ближе к ручке, и в руке Чандлера остался лишь расщепленный кусок не более четырех дюймов. Еще на дюйм в сторону, и пальцы его правой руки оказались бы раздробленными.
— А я думал, вам велено не убивать меня, — напомнил Чандлер, увернувшись от второго, а потом и третьего удара. Каждый метил ему в голову.
— Платят нам слишком мало, чтобы мы еще соблюдали осторожность! — от души посетовал охранник, нанося очередной удар. Чандлер видел: тот действует предельно внимательно и остерегается подставляться, не в пример своему опрометчивому товарищу.
Отступая, он уперся в стол и перемахнул через него. Он попытался его сдвинуть, но тот был привинчен к полу, и тогда Чандлер начал хватать со стола все подряд и бросать в охранника. Он бросал точно в цель, но и охранник проявил отменную реакцию, каждый раз встречая прутом летевшие в него колбы и мрачно улыбаясь сквозь стиснутые зубы.
— Давно я так не тренировался на меткость!
— Правда? — Чандлер схватил спиртовку и швырнул ее так, чтобы охраннику было удобно ее отбить. — А сейчас?
В воздухе образовалось облако из осколков и брызг. Чандлер уже чиркал спичкой по шершавой поверхности стола. Он бросил ее, и в воздухе полыхнуло пламенем.
— Лицо! — закричал бедолага.
На фехтовальщика попало лишь несколько брызг, ожоги были совсем незначительными, но вспышка на мгновение ослепила его. Этого Чандлеру было достаточно, чтобы успеть перемахнуть через стол и свалить его ударом кулака в челюсть.
Разгоряченный схваткой Чандлер чуть постоял, приходя в себя от выброса адреналина. Наконец он мог вернуться к Бездомному Стиву, продолжавшему мирно спать на полу.
— Ладно, Стив, давай-ка вернем тебя на улицу, где, собственно, и есть твой дом.
Вашингтон, округ Колумбия
9 ноября 1963 года
Мельхиору позвонили в четвертом часу утра.
— Прошу прощения, что беспокою вас в такой неурочный час. Мне нужно поговорить с Томасом Тейлором. Томми.
— Извините, — пробормотал Мельхиор. — Вы ошиблись номером.
Он оделся, не зажигая света. То, что Келлер произнес слово «неурочный», означало крайнюю срочность. Назвав мужское имя, он сообщил, что дело касалось Орфея, а уменьшительным «Томми» известил о проблеме. Сейчас в Сан-Франциско было слегка за полночь. Значит, с Келлером связались охранники. Или это, или доктор задержался на работе. То и другое было скверно.
Удивительно, что он взял имя Томми. Надо будет при случае поинтересоваться почему.
Мельхиор не сомневался: звонок будет перехвачен — ссылка на неправильный номер была стандартной просьбой выйти на связь. Как оперативнику с двадцатилетним стажем, Мельхиору не составит никакого труда сослаться на одного из своих агентов. Конечно, Контора ему наверняка не поверит, и в зависимости от того, насколько им это важно, они могут даже выяснить, что звонили из Сан-Франциско. Однако все это не имело значения, если ему удастся решить возникшую у Келлера проблему до того, как они выяснят, что происходит.
Мельхиор проскользнул через задний выход, где по непонятным причинам постоянно перегорала лампочка — комендант уже устал заменять на новую, — и зашагал к подаренному Умником «шевроле», припаркованному в древесной тени. Четыре раза подряд он повернул налево, убеждаясь, что за ним нет «хвоста», и одиннадцать минут колесил наобум, прежде чем притормозил у первого попавшегося телефона-автомата. Он набрал номер ровно через тридцать минут после звонка Келлера.
— Он сбежал! — закричал доктор, схватив трубку на первом звонке.
Мельхиор с трудом подавил ярость. Он был готов даже к сообщению о смерти Чандлера — опыты Келлера с евреями в концлагерях не приучили того бережно относиться к человеческому материалу, — но побег был абсолютно неприемлем!
— Что случилось?
— Он заставил Стива взломать дверь. А потом расправился с двумя громилами, которых ты нанял.
Мельхиору хотелось спросить, как именно Чандлер заставил Стива взломать стальную дверь, но сейчас для этого не было времени.
— Охранники что-нибудь говорят?
— Только то, что Орфей был очень… необычным.
— Мы и так это знаем.
— Я имею в виду — физически. Они говорят, он двигался с необыкновенной скоростью!
— Ты уверен, что торазин здесь ни при чем?
— Трудно сказать, но… — Келлер замолчал. Мельхиор чувствовал: тот лихорадочно соображает.
— Ну?
— Возможно, это ничего не значит. Но если допустить, что их восприятие было адекватным, то не исключено, что возможности Чандлера носят скорее нейронный, нежели психический характер.
— А теперь на простом человеческом языке!
— ЦРУ исходило из того, что Врата Орфея запускают механизм особых психических возможностей. Но Лиари полагает, что Врата являются некоей рабочей станцией, обостряющей все без исключения чувства. По его мнению, ЛСД не столько пробуждает к действию дремлющую часть мозга, сколько увеличивает способность центральной нервной системы обрабатывать раздражители, на какие наши чувства обычно не реагируют.
