Ну, не будем, не будем цепляться к словам. Главное – все утряслось, успокоилось, Джульетта (с головой Ромео) со временем притерпелась к переменам, да и Ромео (с головой Джульетты) не разлюбил свою подругу, глядя на которую, он видел самого себя.
Короче, все обошлось. И никаких трагедий. Живут себе тихо-мирно, и любят друг друга, а если даже вдруг уже и разлюбили – так ведь это не наше дело, не правда ли?
КРЕСТИЛЬНАЯ КАША
Месяца три после смерти Мариши я не мог успокоиться, пил по-черному, бросил работу, так и жил-прозябал в пьяном тумане, пока деньги не кончились. Те самые деньги, что мы с Маришей скопили для нашего Феди, чтобы купить ему самых лучших пеленок-распашонок, самых лучших игрушек-погремушек, самых лучших колясок и вообще всего самого-самого лучшего. А теперь наш Федя под присмотром ежедневно приходящей тещи, Зои Петровны – она его и кормит, и одевает, и нянчится с ним, так к нему прикипела, не оторвешь. Федя с каждым днем становится все больше похож на Маришу – те же рыжие волосы, те же зеленые глазки, и так же смеется, и ямочки на щеках… Как увижу его, так умираю. Это ужас какой-то. Что ж он теперь – так всю жизнь и будет мне о Марише напоминать? Она мне и так каждую ночь снится – бледная, умирающая после родов от кровотечения и сепсиса – смотрит на меня жалостно, губы синие дрожат, просит: «Фе… Фе… Федечку сбереги…» Знала ведь, что умирает. Эх, кровиночка ты моя. Как мы ждали с тобой, Мариша, этого ребенка, как бога молили, и вот – дождались… Но за что же ее-то убил, Господи? В чем она провинилась?
Когда деньги кончились, я пошел искать работу. Программисты везде нужны, и проблем с трудоустройством, вроде бы, не предвиделось. Но в первой же фирме, когда я начал уже оформляться в отделе кадров, у меня, среди прочих документов, потребовали свидетельство о крещении ребенка. Все понятно: с тех пор, как Россия стала православной державой, подобные требования можно услышать на каждом шагу, – но все-таки я не ожидал таких строгостей.
– Я же на работу программистом устраиваюсь, не в церковный хор, – говорю обиженно. – При чем тут мой ребенок?
– Но вы же сами – крещеный? – спрашивает меня зав отделом кадров.
– Конечно, крещеный. А куда бы я делся, раз без этого нынче нельзя?
– Вот и ребеночка надо крестить. Как только решите эту проблему – так сразу и приходите. Все равно ведь придется. Его же, нехристя, ни в ясли не примут, ни в школу потом не возьмут. Так зачем тянуть? – Он оглянулся, нет ли кого рядом. – И гусей дразнить ни к чему…
– Каких гусей?
– Клерикальных гусей. Попов-ревизоров. Каждую неделю с проверкой приходят – нет ли тлетворного духа, не завелась ли ересь?..
– Дурдом, – буркнул я. Но спорить не стал. Чего спорить с маленьким человеком? Он был прав – с некрещеным Федькой в ясли нечего было и соваться. А без ясель – как я смогу работать? Теща старая, не потянет. И так уж из последних сил помогает.
Понимать-то я все это понимаю, но душа не лежит, не хочу идти в церковь, и все тут. Сколько раз собирался, и все откладывал. Не могу я простить всемогущего боженьку за то, что не спас Маришу, когда она истекала кровью… он что, в это время спал? Или занят был чем-то более важным? Интересно – чем? Не-ет… не прощу… не прощу никогда.
Но, с другой стороны, ради Федьки – придется идти на поклон к попам. Иначе ведь ему житья в этой сраной (пардон – странной) стране не будет. А уезжать я не собираюсь. Здесь могила Мариши, и сам я здесь, рядом с ней, лягу…
И вот в субботу отправились мы втроем в ближайшую церковь – я, Зоя Петровна и Федька в коляске. Теща, конечно же, была очень рада, она мне все уши прожужжала насчет крещения, а я все отмахивался – не хочу, мол, отстаньте, мамаша, я атеист. «В нашей стране атеизм, слава богу, запрещен! – шипела теща. – Не валяй дурака, не губи ребеночка!» Ну а тут – расцвела, Федьку принарядила, разноцветными ленточками разукрасила, над коляской крестик золоченый подвесила, а под подушечку маленькую иконку сунула. Дура, короче, старая.
В церковь пришли, а там в крестильном приделе – очередь. Разве могут у нас без очередей? Правда, ждать пришлось не очень долго – батюшка не шибко усердствовал, гнал по конвейеру, и уже через час дождались мы своей очереди.
Поп моложе меня на вид, толстощекий, румяный, бороденка редкая, глаза плутовские. Сорвал с нас за нехитрый обряд крещения полторы тыщи.
– Вы, – говорю, – батюшка, младенца мне только не застудите. Он не очень у нас закален.
– Вот мы его духом святым и закалим, – тенорком проблеял священник. – Приобщим сына божия Феодора к церкви православной… Кто у вас будет крестным, восприемником от купели?
– Я – крестная мать! – сунулась теща. – Я все знаю, что надо делать.
– Ну и справляйтесь тут без меня, – буркнул я и вышел на крыльцо.
Не могу я спокойно на этот спектакль смотреть. Не могу я верить в слепого бога, который не видит людских страданий. Не могу я любить того, кто отнял у меня Маришу…
И потом – как можно любить и верить насильно?! Помню, в детстве меня заставляли вступать в пионеры, потом в комсомол, чуть из школы не выперли, а тут нате – новая обязаловка! Россия, видите ли, православная держава… А куда бедному атеисту податься? Ведь даже в дворники не возьмут, а уж о серьезной карьере и помышлять нечего…
И все потому, что чем-то надо было заполнить идейный вакуум – вот и превратили страну в одну громадную епархию, где патриарх главнее президента. Душа человеческая, видите ли, должна приклониться к церкви… душа якобы мается от сиротства и одиночества… А вы оставьте мою душу в покое! Мы с моей душой уж сами как-нибудь разберемся… Зачем мне такая тоскливая жизнь, когда все дороги ведут к храму?! На какую дорогу ни сунься – обязательно к храму придешь… это ж с ума сойти можно! Да я, назло всем попам, протопчу свою собственную тропинку! И пусть она, эта тропинка, заведет меня в дебри, в болото… но это будет мое болото! Мое!
Дверь распахнулась – и на крыльце появилась радостная, сияющая теща с плачущим Федькой на руках. Следом вышел и улыбающийся священник. Вероятно, мы были у него последние клиенты.
– Вот и славно, – сказал он, кинув на меня лукавый взгляд, – вот и свершилось таинство святого крещения… А солнышко-то на небе какое! Сам Господь, небось, радуется, что раб божий Феодор приобщился к церкви… Или вы со мной не согласны?
Я молча передернул плечами.
– Ох, зря вы так, сын мой, – укоризненно молвил священник.
– Я вам не сын, – огрызнулся я тихо, – это вы мне в сыновья годитесь… только я вас усыновлять бы не стал. И не стыдно – врать-то?
– Господь с вами! – испугался священник, и быстро перекрестил меня. – Чую, чую, душа ваша подавлена великим горем…
– Теща, небось, проболталась?
– Да я сам не слепой, сам все вижу, – и он перестал улыбаться, – все ваши горести на вашем лице написаны… Но поверьте, что скоро, очень скоро вы сами ко мне придете!
