Дня через три оба вернулись.
Кузя решил пожить немного в Кырске – отвлечься, развеяться. Он специально для этого взял отпуск. Заодно хотел узнать насчет условий поступления в юридический институт, у него давно был такой план.
Глава седьмая
В следующую субботу мы решили съездить в лес, устроить нечто вроде пикника. Для полноты компании пригласили Вику.
День был чудесный. Тогда, в семьдесят пятом, под Кырском еще можно было найти заповедные уголки, еще кое-где зеленела трава и шумели деревья, и цвели ромашки, и пчелы гудели, и можно было напиться из родника, и зажарить шашлык на костре…
Об умершей матери, конечно, не заикались.
Кузя жарил шашлык, Валера следил за костром, я готовила салат, а Вика рассказывала об очередном крушении своей любви.
– …а ведь он мне казался таким славным, таким умненьким, – взволнованно говорила она про своего Шурика, – мало ли, что простой токарь. То есть он мне ну просто жутко нравился! Мы ведь с ним даже в загс собирались пойти…
– Ты серьезно? – не поверил Валера.
– А почему бы и нет?
– И когда же в загс? – спросила я.
– Никогда. Теперь – никогда, – и Вика горестно вздохнула.
– Чем же тебе рабочий класс не подходит? – ехидно спросил Валера. – Или опять – раз-лю-би-ла? Так, что ли?
– Да, именно так.
– Ну, а причина?
– Он цынгой заболел… вот и вся причина.
– Как это?
– А вот так. Заболел цынгой – я его за это и разлюбила.
– Ну, голубушка, – рассердился Валера, – при чем тут цынга? Это ж, я извиняюсь, не сифилис и не триппер. Разве цынга – стыдная болезнь?
– Стыдная, – твердо сказала Вика. – В наше время – стыдно болеть цынгой. Мы живем не за полярным кругом… хотя и за железным занавесом… можно ведь нормально питаться – если, конечно, не экономить.
– А он что, экономил?
– В том-то и дело. Я и раньше догадывалась. Тогда он копил на гарнитур. Купил гарнитур, ладно. К нему придешь, хвастается – глянь, какой журнальный столик. А на столике – »Крокодил» прошлогодний… как в парикмахерской. Глянь, какой в серванте бар зеркальный. А в баре – бутылка из-под «Плиски» с чаем, для красоты. Ну, ладно, купил гарнитур. Кстати: ведь для будущей жены старался, для меня то есть. А потом стал копить на машину. И все его хваленые «рацухи» – всё ради машины. Он ее заранее ласково называл: «машинёшка», «моя машинёшка»… Я терпела, терпела, долго терпела, все-таки, для меня ведь старается… хотя и тогда уж боялась: а сама я для него – не то же ли самое, что и гарнитур? Может, я ему для полного комплекта нужна, а вовсе не ради там чего другого? Ладно, терпела… Но когда я узнала, что он из-за проклятой экономии питался черт знает чем, голодал из-за этой машины – на фиг она нужна! – и цынгой заболел на этой почве, – тут уж мое терпение лопнуло! Мне даже противно стало, братцы, честное слово. Зачем мне такой жених? Никакой романтики, и вообще… Ну, согласитесь, цынга – это ж позорище!..
– А когда вы должны идти в загс? – спросил Кузя, который внимательно слушал этот рассказ и даже про шашлыки забыл.
– Послезавтра. Заявление месяц назад подали, а послезавтра расписываться надо.
– Вы не ходите, – сказал Кузя очень серьезно.
– Конечно, не пойду. Я же объяснила – мне такой экономист и страдалец не нужен.
– Да-а, деградирует класс-гегемон, деградирует, – усмехнулся Валера. – Можно сказать, типичная история.
– Чепуха, – буркнул Кузя. – При чем тут класс?..
– Да, конечно, – согласилась Вика. – Все зависит от человека. Я в нем ошиблась… И когда я перестану ошибаться? Когда жизнь научит меня трезвости и мудрости?
– Каркнул ворон: «Невермор!» – заметил Валера. – Оставь свои риторические вопросы. Давайте лучше шашлыки жрать. И выпить хочется.
А я заметила, что Кузя стал какой-то уж очень задумчивый. И часто на Вику поглядывал. Взглянет – и тут же отведет глаза.
Выпили, развеселились. Шашлыки немного подгорели, но аппетит у нас был зверский.
Мне было хорошо рядом с Валерой. Я видела, что он «отошел» немного.
Валера запьянел, сидел молча, и принимал, как всегда, изысканные позы, играя, вероятно, в английского лорда на загородной прогулке.
Кузя раскраснелся и стал показывать свою силу и ловкость, обращаясь, в основном, к Вике. Он перерубил ребром ладони несколько палок, пробежался на руках по поляне, сделал сальто, а потом предложил Вике, чтобы она встала ему на живот и попрыгала. – Да ну, Кузя, что вы, ей-богу! – засмеялась Вика, отмахиваясь. – Я же вас растопчу!
– У меня железный пресс, не бойтесь, – и Кузя лег на спину.
Вика скинула туфли и осторожно встала на кузин живот.
– И правда, железный, – прошептала она, и восторженно посмотрела на Кузю сверху вниз.
– Пляшите! Смелее! – крикнул Кузя, багровея лицом.
– Не устаю поражаться легкомыслию некоторых молодых девиц и потакающих им юношей, – надменно заметил Валера, прищурив глаза. – Сплошной моветон.
– А что – и спляшу! – закричала Вика, и стала прыгать на кузином животе, чуть ли не отбивая чечетку. – Держись, Кузя!
– Пляши! Пляши! – кричал Кузя, и сам отхлопывал ритм ладонями по земле.
Вика соскользнула с его живота, споткнулась, упала рядом, захохотала и стала его щекотать:
– Ах, Кузя! Вы просто прелесть что такое! Такой славный… такой смешной… Давайте выпьем на брудершафт?
Кузя радостно согласился – они выпили и расцеловались.
– Уф, я совсем косая, – сказала Вика. – Я становлюсь настоящей пьянчужкой. А ведь пьяная женщина – это ужасно.
Я быстро взглянула на Валеру – он сидел с застывшей улыбкой.
– Вика, кем ты будешь работать, когда институт закончишь? – чтобы сбить напряжение, спросила я. – Или еще не решила?
– Давно решила. Акушером-гинекологом, – сказала Вика. – Самое благородное дело – помогать рождению ребенка.
– Самое глупое дело, – лениво возразил Валера.
– Ну, ты как всегда шутишь. Парадоксалист. А я – чуть не плачу от радости каждый раз, когда принимаю новорожденного… – И Вика вдруг рассмеялась: – Вспомнила один случай! Недавно дежурила в роддоме, там одна алкоголичка рожала… так вы не поверите! – когда младенец родился и впервые закричал – от него водкой пахло! Честное слово. Я думала – мне показалось… а потом в реферативном журнале прочитала – американские акушеры тоже фиксировали такие случаи.
– Не может быть, – не поверила я.
– Ей-богу. И водкой от него разило, и ручонки тряслись – опохмелиться просил, малютка. Он же там, в животе у мамы, привык все девять месяцев регулярно алкоголь получать…
