Члены комиссии с ней усмешливо согласились (свои люди!), вопрос был быстро решен, главный врач посоветовал не затягивать с выпиской:
– Пусть к концу недели уматывает.
– А зачем такая спешка? – испугалась вдруг Аня. – Для экспертных положен месяц…
– С ним и так все ясно. Чего тянуть?
– Но ведь он хорошо рисует… он нам оформляет наглядную агитацию… – лепетала Аня. – Вот как закончит, так я его сразу и…
Главный врач, седой лысоватый мужик, посмотрел на нее строго и чуть брезгливо.
– Сегодня же позвоните в часть, – приказал он, – и завтра чтоб духу его здесь не было!
– Я могла бы сама его сопроводить в часть…
– Что за нежности!
– Как-никак эпилептик… такой возбудимый…
– Ладно, хватит! – резко оборвал главврач, багровея лысой макушкой. – Мне этот ваш возбудимый всю плешь переел. Понятно?
Она опустила глаза, густо покраснела.
Эта майская ночь была прощальной.
Наплевав на запреты и насмешки, Аня отправилась вместе с двумя солдатами, приехавшими из части, провожать Митю на станцию. Нужный поезд должен был проходить где-то после пяти утра, – поэтому они вчетвером сразу направились в так называемый психоприемник, одноэтажный деревянный домишко, расположенный неподалеку от вокзала. И в эту ночь, совсем отчаявшись и почти обезумев от предстоящей разлуки, Аня переступила последнюю грань своего позора – заперлась с Фаворитом в одной из двух тесных комнат психоприемника, где стояла одна лишь узкая железная кровать. А в соседней комнате, за тонкой стенкой, теснились на табуретах и лавках оба солдата и еще двое новых больных, которые только что прибыли на поезде и теперь дожидались утреннего автобуса. С ними были их родственники, всего человек семь, не меньше, не считая местной санитарки. И все они оказались свидетелями, почти очевидцами прощального свидания молодой врачихи и комиссованного солдата.
– Это ж надо… Совсем обнаглела, сучка, – ворчала старенькая санитарка, прислушиваясь к звукам, доносящимся из соседней комнаты. – При живом-то муже!.. с солдатом!.. с психом!.. Тьфу! Срамотища…
А за дверью, за стенкой – преступная пара, презревшая нормы советской и христианской морали, сплеталась в прощальных объятиях. Узкая кровать осталась невостребованной – любовники расположились на полу, на тонком матраце.
– Как приеду домой, сразу дам тебе телеграмму… – бормотал Митя. – И ты сразу – ко мне… делов-то!
– Любимый… родной… единственный… Мне никто, кроме тебя, не нужен!
– И мне… и я… Я сразу тебе напишу… И мы никогда не расстанемся…
– Никогда! Навсегда!.. Я буду ждать!
А потом он заснул, и она стерегла его сон – и смотрела на спящего, смотрела, смотрела, не могла наглядеться.
Рано утром она, не сомкнувшая глаз, разбудила его, проводила до вокзала, до поезда – но не осмелилась поцеловать на прощанье.
– Жди, я обязательно напишу! – крикнул Митя из отходящего вагона.
Разумеется, он ей не написал.
Ни письма, ни открытки, ни телеграммы. Вообще ни звука. Будто его и не было никогда в ее жизни. Будто ей это только приснилось – и вся эта сумасшедшая весна, и торопливые их свидания, и бесстыдные сладкие ночи, и весь этот жуткий позор, и весь тот блаженный ужас, на который она отважилась ради него.
Через несколько дней после отъезда Фаворита вернулся из Ленинграда любящий муж – Алик, Альберт. Закончились его курсы. Аня сразу же, сама, рассказала ему обо всем случившемся. В первую же ночь призналась… А как иначе смогла бы она объяснить ему свое отвращение? Ведь он так соскучился по молодой, любимой жене…
– Нюра, девочка…
– Нет, не трогай меня! Не прикасайся!
И всё ему тут же поведала, задыхаясь от слез, от рыданий.
Муж, конечно, был потрясен. Поначалу он просто не поверил – ни ей, ни другим. Ведь сразу нашлось немало доброжелателей, поспешивших его п р о с в е т и т ь. А чуть позже, спустя пару дней, отдышавшись от шока, муж повел себя тоже не лучшим образом. Он зачем-то затеял собственное р а с с л е д о в а н и е – ходил по домам, всех расспрашивал, что-то записывал в блокнотик, даже психов «пытал» в дурдоме. Уточнял детали, собирал доказательства, факты, улики… Спрашивается – зачем?! Вероятно, от горя он малость рехнулся – иначе б зачем ему так нелепо себя вести? Чего выяснять-то – и так же все было ясно: жена изменила, наставила рога… Ну, чего еще уточнять? Зачем сыпать соль на рану, выставлять себя на посмешище? Зачем превращать обычное свинство в унизительный трагифарс?
Аня была вынуждена уволиться и уехать в Кырск, не доработав обязательного для молодого специалиста срока. Жила у матери, с трудом устроилась лаборанткой в детский психдиспансер (врачом ее брать не хотели – с такой репутацией). Вскоре родила ребенка, сына, от Мити, конечно, от кого же еще.
А тут и Алик, Альберт, ее постылый несчастный муж, примчался вслед за ней в Кырск, заявился к ней пьяный и стал качать права на ребенка. Но она рассмеялась ему в лицо и прогнала прочь.
– Я не люблю тебя, Алик! – кричала вслед. – Я никого не люблю!
Кричала, смеялась и плакала.
А Митя – как в воду канул. Ни следа, ни сигнала, ноль информации. Пыталась найти – бесполезно. Может, уехал куда? Но нет.
Однажды Аня встретила его на улице. Шла с коляской, в которой царственно возлежал спящий Саня – их сын – такой же синеглазый и капризный, как Митя, только совсем еще маленький и бестолковый. Митя шел им навстречу, в обнимку с какой-то девушкой. Увидев Аню, он растерялся, остановился, убрал руку с плеча спутницы, пробормотал:
– Привет… Вот так встреча!
Аня остановилась, побледнела, молча смотрела на него. Митя шепнул подружке:
– Ты иди, я догоню… – И с улыбкой спросил у Ани: – Твой ребенок?
– Нет, взяла напрокат, – пошутила она и тут же уточнила: – Н а ш ребенок. Твой сын. Хочешь знать, как его зовут?
– А зачем? – Митя продолжал улыбаться, от недавней его растерянности не осталось и следа. – Что было, то прошло. И шантаж бесполезен. Ты же умная женщина. У меня своя жизнь, у тебя своя. Так что, Анюта, расстанемся по-людски, как культурные люди… О-кей?
– О-кей, – кивнула она.
– Спасибо тебе за все хорошее.
– И тебе, – сказала она, тщетно пытаясь улыбнуться. – Надеюсь, у тебя все в порядке?
– Так точно. Я снова учусь, восстановили на четвертом. Готовлюсь к защите диплома. Две работы взяли на республиканскую молодежную выставку.
– Поздравляю. Рада за тебя. Всегда верила в твой талант.
– Спасибо. А у тебя – как? Помирилась с мужем?
– Да, у нас тоже все хорошо, – солгала она. – Ты за меня не волнуйся. Ну ладно. Будь счастлив… Пока!
