И вот сбылась голубая мечта: все они собрались в этом зале, мои разноцветные деточки… А я восседаю на своем императорском троне, седобородый патриарх, а вокруг меня – сотни… да что там – тысячи!.. десятки тысяч любящих меня женщин и сотни тысяч разноцветных сынков и дочурок… Кто-то плачет, а кто-то смеется, и все меня любят и почитают…
– Деточки мои… – всхлипываю я во сне. – Деточки!
– Ты смотри, он еще улыбается, – злобно ворчит жена. – Лежит, колода. Хоть бы пальцем шевельнул. А я тут его кормлю, одеколоном протираю, дерьмо из-под него вытаскиваю… Столько лет своей драгоценной жизни угробила на эту колоду!
– Как ты можешь так говорить о собственном муже? – укоряет ее доктор Цзянь Куй. – Жена должна смиренно нести свой крест…
– Это тебя Конфуций научил?
– При чем тут Конфуций…
– А при том! Не читай мне мораль! Трахаешь чужую бабу – и трахай, а морали читать не надо.
– Как ты вульгарна!
– Ой, ой. Какие нежности при нашей бедности… Ты мне лучше, Цзянь, объясни – почему не поможешь ему умереть? Все эти капельницы, все эти трубочки, баллончики… как вся эта мутотень называется?
– Это называется – система жизнеобеспечения…
– Так зачем все это? Зачем?! Для чего ты мучаешь и себя, и его, и меня, и всех нас? Кому это надо?
– Это надо великому Китаю… – еле слышно произносит доктор, стараясь не глядеть на нее. – Перед нами, китайскими врачами, поставлена задача – максимально беречь и сохранять жизнь и здоровье всех русских, особенно наиболее креативных…
– Чего?
– Ну, наиболее творчески одаренных…
– Это он-то – творчески одаренный? Ха! Несчастный писака, кто сейчас его помнит и знает? Писатель без читателей! Не смеши меня!
– Ты не понимаешь… Как сказал ваш великий поэт – лицом к лицу лица не увидать…
– Ой, не надо! Не пудри мне мозги, пожалуйста…
– А ты, пожалуйста, не будь так вульгарна… очень тебя прошу… – Голос его дрогнул, и даже моя тупая жена, вероятно, почувствовала, что переборщила. – Пожалуйста… цин нинь…
– Что ты, что ты! – испуганно забормотала она, хватая его за руку. – Что ты, милый… прости… Но, ей-богу, мне трудно понять – зачем он вам нужен…
– У меня, у нас… есть основания предполагать, что твой муж еще может придти в себя… его физиологические функции еще могут восстановиться… его мозг еще жив… и он может еще послужить на благо великому Китаю. Мы заботимся о сбережении не только ваших лесов и нефти, чистой воды и электроэнергии, но и людских ресурсов. Каждый талантливый человек – а среди русских очень много людей одаренных! – так вот, каждый такой человек находится у нас на особом учете… Особенно мы стараемся сберечь каждого поэта, художника, философа, ученого… К сожалению, почти все они уже сбежали на Запад, но кое-кто еще остался… И мы хотим сохранить здесь, в Сибири, в зоне Ру, этот духовно-интеллектуальный потенциал, мы очень стараемся… Правда, сами русские люди, большинство из них – утратили свою витальность и с какой-то патологической страстью занимаются самоуничтожением… пьют, употребляют наркотики, бродяжничают… Согласись, что мы, китайцы, в зоне Ру делаем все возможное для того, чтобы сохранить, сберечь не только ваши жизни, ваших детей, но и вашу культуру, ваше искусство, вашу литературу, ваши обычаи и традиции, ваши праздники и ритуалы, даже русские анекдоты, которые лично мне кажутся грубыми и вульгарными… но такова наша государственная политика! Такова установка партии! – Голос его зазвенел. – Пусть расцветают сто цветов! И русский цветок – один из самых ярких! Мы – за разнообразие жизни! И поэтому я приложу все усилия, чтобы твой многострадальный муж смог вернуться в ряды настоящих русских интеллигентов, которыми издавна славилась матушка-Сибирь!
– Ну, ты даешь… – прошептала моя жена восхищенно. – Если бы у него была хоть капля твоей… как ты это назвал?
– …витальности…
– Во! Да если бы у него, размазни и слюнтяя, была такая витальность, как у тебя, мой любимый Цзяньчик… как бы я его тогда любила! А ты… ты… ты… я хочу тебя! Прямо сейчас! Прямо здесь! Я хочу! Ты не бойся – пол чистый, я вчера мыла… давай же! Давай скорей!
– Но как можно – при нем?!
– Еще как можно! Я тебе покажу – как можно! Я хочу! Я хочу!
– А вдруг кто придет?
– Да не бойся ты! Тоже мне, оккупант… я же тебя еще и уговариваю… Ну, чего ты? Сын на работе, внучка в садике, мама на рынке… Давай!
– Постой… ты же обещала мне, что расскажешь, с чего это у него все началось… ну, когда и почему это все у него случилось…
– Я расскажу! Расскажу! Но потом! Потом!..
ЗАКЛЯТИЕ
А случилось все это давным-давно, в начале восьмидесятых. Я тогда работал врачом-психиатром, но мечтал о литературной карьере, писал стихи и рассказы, успел выпустил пару книг, в местном издательстве готовилась к выходу моя новая книга, помню даже название – «Мой май». Впрочем, книга эта так тогда и не вышла. И вообще все мои мечты и планы рухнули в один прекрасный день.
А день тот и впрямь был прекрасен: золотая осень, бабье лето, теплынь, эстрада зеленого театра в центральном городском парке, поэтический концерт, среди прочих участников и я – читаю свои стихи («Плюю на всё – на тонкий профиль, на толстый фас!..») и рассказы («Мы любим города, в которых нас любили…»), и душа моя рвется из грудной клетки, вспархивает над головами слушателей и парит где-то там, в лазурной выси, над жемчужными облаками. И публика радостно принимает меня, и гремят аплодисменты, и меня долго не отпускают со сцены. Я читаю еще и еще, и в стихах моих и рассказах звенит призыв к свободе и душевному раскрепощению, в них – надежда на лучшую жизнь, и так далее, и тому подобное. Лишь один человек, сидящий в первом ряду, не улыбался, не аплодировал – он был недвижим, как статуя.
А после концерта, когда публика стала расходиться, наш организатор шепнул мне на ухо, чтобы я заглянул в контору, в кабинет директора парка. Мол, какой-то начальник желает меня видеть.
– Что еще за начальник?
Он ответил, но я не расслышал. Так, между прочим, до сих пор и не знаю, что это был за начальник… Впрочем, не все ли равно?
Захожу в кабинет, сам директор парка сидит, как мышь, зажавшись в угол, на краешке стула, а за его столом восседает грозный Начальник – тот самый мрачный молчун с первого ряда. Увидев меня, он угрожающе произнес:
– А ну-ка, поди сюда…
– Это вы мне? – удивился я и оглянулся на всякий случай.
– Тебе, тебе. Ближе!
– Позвольте, но…
– Не позволю! – оглушительно вдруг рявкнул Начальник и грохнул пудовым кулаком по столешнице, разбив толстое стекло.
Колени мои подкосились.
– Как вы смеете… – пролепетал я.
– Молчать! – крикнул Начальник. – Ни слова! Все свое ты уже сказал. Хватит!
